Ее кожа приобрела оттенок цвета слоновой кости, длинные черные волосы были украшены диадемой, на которой рассыпались изумрудные звезды вокруг трезубца бога Посейдона, тоже изумрудного. Длинные-предлинные ресницы, тонкие изящные руки, скрещенные на груди, перламутровые зубы, приоткрывшиеся в подобии улыбки. Тело женщины было обернуто в строгую складчатую льняную ткань, под которой угадывались восхитительные формы, все это было так правдиво и естественно... И так напоминало Салиму!

Как будто претворилась в жизнь сказка о Спящей красавице, с той только разницей, что спала девушка не сто лет, а многие тысячелетия!

Потрясенный, Адальбер упал на колени, борясь с желанием снять стеклянный купол и дотронуться... ну хоть запечатлеть поцелуй на бесцветных губах красавицы. В безумной надежде вдохнуть в нее жизнь, он уже протянул руки к прозрачному куполу, но так и не посмел коснуться его, боясь, как бы под его взглядом она не сморщилась, не стала бы похожей на мумии, разложенные там же, на скамьях перед каждой колонной. Это, конечно, были слуги, которые тоже заперлись тут, желая сопровождать свою повелительницу в смерти... царицу, имя которой так и осталось неизвестным. На золотом цоколе, на котором покоилось ее тело, не было никакой надписи. Да это было и ни к чему, ведь никто никогда не должен был отыскать эту поразительную гробницу!

Теперь ему захотелось прочитать письмена на стенах, но если в некоторых из них и обнаруживалось какое-то сходство с иероглифами, то все равно понять их смысл было невозможно. Здесь нужно было что-то вроде Розеттского камня[74], с помощью которого Шампольону удалось найти ключ к древним письменам. Но, кроме настенных панно, которые, как догадался археолог, должно быть, составляли своеобразную книгу, не было никаких других письменных свидетельств, ни единого рулона папируса, ничего, что можно было бы взять с собой...

И все-таки Адальбер был уверен, что между Атлантидой и Древним Египтом должна была существовать связь. Кто-то обязательно выжил после катастрофы, кто-то должен был передать ключ к таинственным знаниям и письменности атлантов. Может быть, это был сам Верховный жрец Уа, в чьей гробнице Говард Картер и нашел Кольцо? Но он жил гораздо позже... Тогда кто?

В этой цепи недоставало очень многих звеньев, и это означало, что тайна никогда не будет раскрыта... так и останется, как прежде, легендой о гробнице Неизвестной Царицы, даже если Адальбер сам примется за поиски этих недостающих элементов.

Он еще долго смотрел на прекрасное тело женщины. Единственным украшением царицы была изумрудная диадема, хотя повсюду было рассыпано несметное количество драгоценных камней и золота. Сколько преступлений, сколько низости могло бы совершиться из-за этих богатств! И не нужно было обладать богатым воображением, чтобы представить себе, какие полчища стервятников устремятся в эту усыпальницу, как только тайное станет явным...

Время шло, но Адальбер не замечал его, всецело погруженный в свой сон наяву. К реальности его вернул фонарик: батарейка начала садиться, и он начал мигать. Тогда, за невозможностью совершить большее, Видаль-Пеликорн запечатлел свой поцелуй на стеклянном саркофаге и, ничего не взяв, ничего не тронув, двинулся из усыпальницы прочь. Орихалковая плита захлопнулась сама собой, как только он переступил порог.

Вернувшись в пещеру, он застал ожидавших его Альдо и Мари-Анжелин, они сидели на камнях и, казалось, спали. Альдо даже не курил, видимо, чтобы не обнаружить своего присутствия запахом табака. Вид Адальбера потряс их обоих.

— Ну что? — разом вскрикнули они.

— Никогда бы не подумал, что мне выпадет счастье лицезреть такую красоту. Хочешь посмотреть? — он протянул другу Кольцо, но тот, почувствовав его сомнение, отказался:

— Не хочу! Знаешь, сколько времени прошло с тех пор, как ты туда спустился?

— Я не следил за временем. Меня вернул к реальности фонарик.

— Прошло пять часов! Мы уже подумали, не нужна ли тебе помощь... или заряженные батарейки!

— А вы, Мари-Анжелин, пойдете?

Она отрицательно покачала головой, догадавшись, что ее любопытство оскорбило бы Адальбера. Вид у него был такой, словно он только что вернулся из загробного мира.

— И что теперь? — поинтересовался Альдо.

— Первым делом поблагодарим старого египтянина, попрощаемся с ним и пойдем обратно!

Адальбер вынул крест, и скала за ним бесшумно затворилась, но вернуть План-Крепен шелковый мешочек он не спешил. Сгорая от любопытства, она не сдержалась:

— Вы собираетесь снова прийти сюда завтра и начать...

— Ни в коем случае! — с улыбкой ответил он. — Ни завтра, ни послезавтра, никогда вообще. И прошу вас обоих забыть о том, что мы здесь были... только маркизе де Соммьер, конечно, можно рассказать. Но не переживайте, я вам все опишу...

— А господину Лассалю тоже? — подозрительным тоном спросила, забеспокоившись, Мари-Анжелин. Это рассмешило Адальбера.

— Нет, ему — никогда! Он же просто с ума сойдет!

В тот же вечер, после ужина, все собрались в малой гостиной тетушки Амели послушать Адальбера. Его талант рассказчика в сочетании с неподдельным волнением, которое он испытал, превратили повествование в историю о возвышенной и чистой красоте. Об одном только он предпочел умолчать: о том, что Салима была портретом спящей красавицы. Эту подробность он приберегал только для ушей Альдо, чтобы не огорчать Мари-Анжелин.

— Великолепно! — захлопала в ладоши маркиза, когда он умолк. — Слушая вас, я снова вспомнила, о чем мечтала девочкой, когда матушка читала мне сказки. Жалко только, что вы так и не смогли расшифровать письменность той фантастической эпохи. И, следовательно, так и не узнали ее имя.

— Увы, нет! Она для нас так и останется Неизвестной Царицей. И я на самом деле думаю, что так будет лучше... Кстати, Мари-Анжелин, все хотел попросить вас показать рисунки, которые вы сделали здесь, в Египте. Если вам не трудно...

— Конечно, нет!

Она принесла свои работы: эскизы сангвиной, рисунки и акварели. Целая коллекция. На них были изображены храм Хнум, гробницы принцев, старый монастырь Святого Симеона... Нарисовала она и портреты Хакима и других мальчишек. Мари-Анжелин показала удивительное изображение Хранителя, разные зарисовки скалы, в которой была вырублена гробница. Адальбер долго смотрел на них, не зная, как сказать художнице, что он хотел бы их уничтожить, но что ему было бы ужасно жаль это сделать, потому что рисунки были такими талантливыми...