Началась волна вытеснения русских. Все республики объявили себя национальными государствами, где по фашистским образцам титульная нация получила права "арийской", а все остальные низводились до уровня второсортных. Русский язык везде (кроме Белоруссии) был лишен статуса государственного. Для меня это было поразительно, потому что я знал, что в Финляндии, где численность шведов едва составляет 5% от всего населения, шведский язык, тем не менее, считается государственным. В далеком Парагвае, где уже полтысячи лет господствует испанский язык, тем не менее, сохранился в качестве государственного и язык аборигенов - индейцев куарани. Канада является классической двуязычной страной, где в равной степени сосуществуют английский и французский языки. Везде, где люди живут по законам демократии, проявляется уважение к исторически сложившимся языковым реальностям. Постсоветское пространство стало полем крайнего этнического мракобесия.

Где одним махом, а где постепенно было ликвидировано информационное поле на русском языке: закрыто большинство газет и журналов, ограничено поступление и распространение публикаций, радио и телевидение почти повсеместно перешли на языки "титульных" наций. Тем самым было нарушено право на свободу доступа к информации.

Преподавание на русском языке в высших и средних учебных заведениях быстро сворачивалось. Число школ для желающих учиться на русском языке катастрофически уменьшалось. Учебники перестали издаваться. Все общественные дисциплины (литература, история и пр.) стали преподаваться в трактовке "титульных" наций, где России отводилась роль империалистической державы, веками подавлявшей и эксплуатировавшей коренные народы.

Русских выдавили из всех властных структур. В Казахстане, например, нарезают границы избирательных участков таким иезуитским образом, чтобы даже при наличии компактного русского населения допустить минимум депутатов в законодательные органы власти. От 30% русского населения в местном парламенте русских депутатов всего 7%. Всякая попытка русских организовать свои национальные объединения встречается в штыки и трактуется как попытка сеять межнациональную рознь.

Лишенные возможности пользоваться элементарными гражданскими правами, не имеющие перспективы дать своим детям достойное образование на родном языке, видя перед собой закрытыми все пути-дороги для самовыражения, русские люди пытались хотя бы бегством спастись от навалившейся на них напасти. Но перед ними встала стена непроходимых бюрократических рогаток, расставленных новой властью с обеих сторон границы. Трем беловежским подельникам и в голову не пришло подумать о судьбах почти трехсот миллионов человек принадлежавших к одной - юридически единой - советское нации, каждый представитель которой имел одинаковый паспорт и одинаковое гражданство. За одну ночь в Беловежском логове миллионы людей были вышиблены из привычных правовых ячеек. Человек, заработавший пенсию в одном краю бывшего СССР, а живший в момент развала в другом краю, лишался пенсии: "Вам дали ее в другом государстве, вот там и получайте!". Если же человек выработал весь полагающийся трудовой стаж в одной из национальных республик, а теперь собирался уехать в Россию, ему не давали документов на право получения пенсии. В среднеазиатских республиках осело очень много бывших ссыльных и осужденных. Они теряли право на материальную компенсацию: "Ты был осужден в другом государстве, вот там и получай!".

Попытки русских людей получить российское гражданство в только что учрежденных российских консульствах и посольствах натыкались на непроницаемое безразличие. И здесь не было вины дипломатов, они выполняли указания из Центра. Моя дочь с мужем, российским дипломатом, оказалась в те годы в одной из только что учрежденных самостоятельных республик. В своих письмах на Родину она со слезами писала, как русские пожилые люди, отчаявшись выбраться в родные края, шли к православным храмам и ложились умирать на паперти. Голод и разруха в этих самостийных государствах ударили прежде всего по городскому населению. Жители городов из числа местного населения имели родственников в деревне, могли получить помощь или уехать к ним. У русских же не оказалось родственного ресурса, и они жили за чертой бедности.

Новой ельцинской власти не были нужны исстрадавшиеся беглецы из ближнего зарубежья (такой эвфемизм был придуман для названия бывших союзных республик), которые на весь свет проклинали Б. Ельцина как одного из главных виновников развала Советского Союза, несущего основную ответственность за разорение миллионов семейных гнезд и искалеченные судьбы одной шестой части русской нации, - именно столько людей было брошено на произвол судьбы за пределами "демократической России". В разоренном отечестве для новых изгоев не находилось ни крова, ни земли, ни работы, ни теплого слова сочувствия. Писатель А. Солженицын с горечью отмечал, что и в самом русском народе на коренных русских землях угасло чувство родства со своими соотечественниками, попавшими в беду. Редко где их встречали с радостью, а все больше норовили обругать нахлебниками, обобрать, да еще и вытолкнуть из своих разрушающихся общин.

Медленно создавалась Федеральная миграционная служба России, вяло развертывались ее отделения по областям и краям. Рахитичный бюджет наполнялся едва на 15% от намеченного, да и те средства, которые поступали, разворовывались чиновниками. Ссуды были ничтожно малыми, отказывали в прописке даже у родственников. А ведь среди бежавших от этнического произвола до 40% составляли люди с высшим образованием, но угасавшей Родине они были не нужны. Своих было некуда девать, безработица и нищета выкашивали целые поколения русских интеллигентов и специалистов.

Не могу не процитировать слова Александра Исаевича Солженицына, писавшего: "Самодовольные наши правители, когда с легкостью подписывали мгновенный распад страны, безо всяких договоров и условий, - разве задумались, что значит резать по живому телу? Ни в одном российском заявлении после Беловежья память и забота об этих брошенных не прозвучала, а уж тем более не была объявлена со стороны России открытая возможность всем отторгнутым, любому - каждому, в любой изъявленный момент свободно получить российское гражданство. (Да хотя бы оценили, что возврат отторгнутых на Родину - при нашем миллионном вымирании массивный жизненный государственный интерес. Ведь пополнили бы наш редеющий народ!) Российские власти, занятые своими расчетами, интригами и провалами, за 7 лет не нашли в себе твердости или смелости сделать решительное движение в защиту соотечественников, брошенных в СНГ" (А. Солженицын. "Россия в обвале". М., 1998, стр. 64). Прав был мятежный писатель, когда сравнивал безразличие Б. Ельцина к русским людям, оказавшимся в беде, с безразличием И. Сталина к 5 млн. русских солдат, оказавшихся по его вине в немецком плену в первый год Второй мировой войны и лишенных Родины, отказавшейся от них.

Жутко подумать, до какого состояния власти довели страну, ее народ, если у него теряется инстинкт самосохранения. Франция времен де Голля нашла в себе решимость и силу принять около миллиона французов из потерянного Алжира. Разгромленная во Второй мировой войне Германия сумела приютить миллионы немцев, выселенных из Пруссии, Померании, Силезии. Не забудем, что Германия всегда принимала живейшее участие в судьбе немецкой колонии, оказавшейся во времена Екатерины Великой на российской земле. У России пропал инстинкт материнства, она по-кукушечьи безразлична к своим детям, а детям ничего не остается, как гасить в себе невостребованную любовь к отечеству и искать счастья на чужбине.