«Любой ценой?» – снова каркнул грачонок.

«Договор будет заключен на любых условиях. У меня нет другого выхода».

И он повернулся к ним спиной. Джентльмены переглянулись и заспешили к своим лошадям. Президент остался один; и тут я увидел, что он уже старик.

В дальнем конце просеки показались Красный Плащ и Сеятель Маиса: оба верхом, с таким видом, будто случайно проезжали мимо. Генерал поднял голову, плечи его распрямились, и он сделал шаг вперед с радостным криком «Хоу!»

На эту встречу стоило посмотреть. Трое высоких, величественных вождей приближались друг к другу: двое из них – точно разукрашенные статуи среди осенней листвы. Два пышных убора из перьев разом склонились вниз – все ниже и ниже… Потом они сделали знак, который индейцы делают только в Священном Вигваме: взмах правой рукой у самой земли с одновременным сгибанием левого колена – и эти гордые орлиные перья почти коснулись его сапог.

– И что это значило? – спросил Дан.

– Что значило! – вскричал Фараон. – Да ведь так у нас… так вожди рассыпают священную муку перед… о! в общем, это огромная честь, и тот, кому ее оказывают – очень большой вождь.

Большая Рука поглядел на их склоненные головы.

«Мои братья знают, – сказал он тихо, – что быть вождем нелегко».

Потом его голос окреп.

«Дети мои! – говорит он. – Что вас тревожит?»

«Мы пришли, – говорит Сеятель, – чтобы узнать, будет ли война с людьми короля Георга. Но мы слышали, что сказал наш отец другим белым вождям. Мы унесем его слова в своем сердце и перескажем их своему народу».

«Нет, – говорит Большая Рука, – это был разговор только белых вождей, и пусть он останется между нами. А вашему народу от меня передайте одно: «Войны не будет».

Джентльмены уже поджидали его, и вожди не стали задерживать президента. Только Сеятель все же спросил:

«Большая Рука, ты видел нас за деревьями?»

«Еще бы, – усмехнулся тот. – Не ты ли учил меня, когда оба мы были молоды, всегда заглядывать за деревья?»

И он ускакал.

Молча мы сели на своих пони и молча пустились в обратный путь. Добрых полчаса прошло, пока Сеятель заговорил.

«В этом году мы устроим праздник маиса, – сказал он Красному Плащу. – Войны не будет».

Этим дело и кончилось.

Фараон замолчал и поднялся на ноги.

– Да, – сказал Пак, тоже вставая. – И что же в конце концов из этого вышло?

– Не забегай вперед, – рассеянно произнес Фараон. – Смотри-ка, я и не знал, что уже так поздно. Ишь как на том баркасе торопятся к ужину.

Дети посмотрели на потемневший пролив. Чей-то баркас, покачивая зажженным фонарем, не спеша скользил к западу, где перемигивались огоньки на Брайтонском пирсе. Когда они обернулись, вокруг было пусто.

– Там уже, наверное, все упаковали, – сказал Дан. – Завтра в это время мы будем дома.

Если ты в обезумевшей, буйной толпе

Можешь выстоять, неколебим,

Не поддаться смятенью – и верить себе,

И простить малодушье другим;

Если вытерпеть можешь глухую вражду,

Как сраженью, терпенью учась,

Пощадить наглеца и забыть клевету,

Благородством своим не кичась, —

Если веришь мечте, но не станешь рабом

Даже самой прекрасной мечты,

Если примешь спокойно Триумф и Разгром,

Ибо цену им ведаешь ты;

Если зная, что плут извратил твою цель,

Правда стала добычей враля

И разрушено всё, что ты строил досель,

Ты готов снова строить с нуля, —

Если, бровью не дрогнув, ты можешь опять

Достояньем добытым рискнуть,

Всё поставить на карту и всё проиграть,

Не жалея об этом ничуть;

Если даже уставший, разбитый в бою,

Вновь собрать ты умеешь в кулак

Силы, нервы, и сердце, и волю свою

И велеть им держаться – «Вот так!» —

Если прямо, без лести умеешь вести

Разговор с королем и с толпой,

Если дружбу и злобу встречая в пути,

Ты всегда остаешься собой;

Если правишь судьбою своей ты один,

Каждый миг проживая как век,

Значит, ты – настоящий мужчина, мой сын,

Даже больше того – Человек!

Перевод Г. Кружкова

Перевод М. Бородицкой

Далек ли путь от мальчика, смотрящего парад,

До острова пустынного на юге?

Ах, не зовите, матушка, он не придет назад!

(И кто ж весною думает о вьюге?)

Далек ли путь до острова среди бескрайних вод

От заварушки уличной в Париже?

Молчи! Грохочет барабан, пальба вовсю идет.

(Кто сделал первый шаг, к развязке ближе.)

Далек ли путь до острова средь плещущих валов

От ветреной равнины Аустерлица?

Сквозь гром и дым пороховой уже не слышно слов.

(А с высоты недолго и свалиться!)

Далек ли путь до острова от трона и дворца,

С добытой императорскою властью?

Не разглядеть – мешает блеск и золото венца.

(А после вёдра, точно, быть ненастью!)

Далек ли путь до острова от мыса Трафальгар?

Далек, и чем южней, тем ярче зори.

Десяток лет и сотни миль, и мир еще не стар.

(А звезды переменчивы, как море.)

Далек ли путь до острова от зимней белизны?

В снегу, в снегу проклятом вязнут ноги,

И ненадежен хрупкий лед реки Березины…

(Не вышло – возвращайся с полдороги!)

Далек ли путь до острова среди чужих широт?

От Ватерлоо путь всего короче:

Корабль готов, и впереди – ни славы, ни забот.

(Когда и вспомнить утро, как не к ночи?)

Далек ли путь от острова – ответьте кто-нибудь —

До светлых врат последнего чертога?

Смежи глаза, замкни уста, не мерян этот путь.

Уймись, дитя, и погоди немного!

Перевод М. Бородицкой

Дети вернулись домой с побережья – и наутро первым делом отправились осматривать свои владения: всё ли на месте? Оказалось, что старый Хобден заделал при помощи жердей и колючих веток все их любимые дырки в изгороди. И он же подстриг ежевичные кусты, как раз там, где завязывались ягоды.