Ширяев замолк. Прикурив с третьей попытки, он уставился в переполненную пепельницу.

Черт его знает, на что она похожа, — наконец признался он. — В общем‑то ни на что…

Внезапно Ширяев воспылал к Константину братскими чувствами. Он хлопнул его по коленке, нагнулся ближе к уху и прошептал:

— Предки мои служили хоругвеносцами еще в дружине святого князя Александра Невского. То‑то! И за подвиги свои были удостоены чести охранять икону от злых помыслов. Сам знаешь, слабы люди, кругом одни предатели… — Он сделал паузу, пытаясь изо всех сил удержать мысль. — В ту страшную ночь, когда от рук убийц–иезуитов погибли православные служители, в храме, где икона стояла, моему предку, Матвею Ширяеву, удалось икону сохранить.

Это каким же образом? — рассказ художника захватил Константина. — Он ее где‑то спрятал?

Художник презрительно улыбнулся и покачал головой. Наконец‑то хмель на время покинул его. Совсем трезво он с гордостью продолжил:

— Одно скажу: Матвей Ширяев был великий иконописец. Его рукой водил сам Господь. Что уж он сотворил — мне то неведомо. И никому не ведомо. Факт в том, что из поколения в поколение в нашей семье передается по наследству реликвия, которая поможет разгадать тайну чудотворной иконы Софийской Божией Матери, — он помолчал немного, словно окунувшись в воспоминания.

Константин, не желая нарушить доверительность общения, молча ожидал продолжения его откровений.

Ширяев взял бутылку:

— Давай‑ка, христианин, выпьем за настоящих русских мастеров, которые не продадут душу дьяволу, потому что давно вверили ее Господу.

Они с Константином молча выпили, и Ширяев произнес со значением:

— Реликвию эту никто не найдет. Даже те, кто до тебя приходили и мне пальцы крутили… — Ширяев вздрогнул, вспомнив страшное, и перекрестился. — Я ее определил под надежную охрану домового, моего мирного незримого покровителя.

Константин не понял смысл сказанного, но постарался запомнить.

Хороший ты парень. — Ширяев прищурился, разглядывая Константина сквозь клубы табачного дыма. — Вдове Ангулеса помогаешь. Ангулес — наш, творческий человек и русский патриот, хоть и фамилия у него чудная… Вот что: приходи‑ка ты часика этак через два. Может быть, я тебе кое‑что и покажу, так и быть. А сейчас мне подумать надо.

Поняв, что разговор пока закончен, Константин встал и посмотрел на часы. Ширяев следил за ним с усмешкой.

Заходи, не бойся, — добавил он. — Я гостей не жду. А тебе всегда рад. И водки еще принеси, будь друг.

Вернувшись через пару часов, нагруженный пакетами с водкой и пивом, Константин обнаружил не то, что ожидал. Он был готов к тому, что художник упьется в дым. Константин был готов ждать, пока тот проспится и опохмелится. Но застать такое…

Дверь оказалась открыта. Осторожно, стараясь не звякнуть стеклом, Константин положил пакеты у входа, достал из кармана пистолет. И медленно прошел в мастерскую.

Там царил страшный разгром. Картины сорваны со стен, книги сброшены с полок, осколки бутылок и посуды хрустели под ногами. Не осталось ни одного предмета, который бы не был разбит, разорван или еще как‑то поврежден. Кто‑то что‑то искал, явно в спешке.

А где же хозяин?

Через весь пол, в сторону лестницы, круто спускавшейся в подвал, тянулся кровавый след.

До уха Константина донесся слабый булькающий звук. Звук шел из подвала. Сжимая пистолет, Константин осторожно приблизился. Поколебавшись, стал осторожно спускаться. Ступеньки отчаянно скрипели, и каждый скрип болью отзывался в голове Константина.

То, что он увидел внизу, ужаснуло его, человека, привыкшего видеть смерть в самых разных обличьях.

Несчастный Ширяев, зверски избитый, в одежде, пропитанной кровью, со связанными руками и ногами, склонился над верстаком. Здесь он обычно работал, когда занимался деревянной скульптурой. Но сейчас вместо дубового чурбака в тиски была зажата голова самого художника. Глаза Ширяева мучительно расширились и неподвижно смотрели в серый потолок. Рот приоткрыт, из него торчал полуоткушенный язык.

На ходу засовывая пистолет в карман, Константин бросился к Ширяеву. Двумя резкими поворотами рукоятки винта он раздвинул губки тисков, и тело художника соскользнуло на пол. Застоявшаяся кровь прилила к голове и выплеснулась через уши и рот. Константин понял, что Ширяев мертв.

Больше здесь делать нечего. Надо уносить ноги, пока не поздно.

Константин взбежал по лестнице и снова очутился в мастерской. Мысли смерчем носились в его голове. Он постарался успокоиться. И вспомнил слова Ширяева: «Я ее определил под надежную охрану домового, моего мирного незримого покровителя…»

«Домовой»? Константин заметался по мастерской.

Если Ширяев говорил о фигурке домового или рисунке домового, то Константин опоздал. Ничего подобного он не нашел. Но что‑то подсказывало, что «домовой» не покидал хозяина дома.

Константин остановился в центре комнаты. Его взгляд упал на книги, кучей сваленные на полу.

Пушкин, Пушкин, Пушкин… Один только Пушкин! Вероятно, Ширяев был большим поклонником поэта.

Интуиция и здесь не подвела Константина. Он вспомнил, что во время распития водки Ширяев держал руку на книге, лежавшей на столе, словно не хотел с ней расставаться. Это был толстый старый том…

После недолгих поисков книга нашлась в груде прочих. Константин положил ее на стол и лихорадочными движениями открыл оглавление. Надо торопиться. А вдруг неизвестные вернутся, чтобы еще раз обшарить помещение?

Так и есть! Вот оно! Стихотворение, посвященное «Домовому». Константен вспомнил, как в детстве дед читал ему:

Поместья мирного незримый покровитель,

Тебя молю, мой милый домовой,

Храни селенье, лес, и дикий садик мой,

И скромную семьи моей обитель!

Мгновенно пролистав книгу, Рокотов не нашел ничего между страниц. Тогда он поднял книгу и ощутил ее изрядный вес. Так не мог весить бумажный том с простой картонной обложкой. А если… Не отдавая себе отчета в том, что делает, Константин рванул на себя обложку. Показался угол чего‑то темного. Детектив потянул на себя, и в его руках оказалась тяжелая металлическая пластина, потемневшая от времени, с прозеленью. В пластине проделаны аккуратные прямоугольные отверстия. Есть!

Заслышав во дворе скрежет автомобильных тормозов, Константин сунул пластину за брючный ремень и бросился к лестнице, ведущей на чердак. Ему было знакомо это место. Тогда, под Новый год, он уединился здесь с одной весьма симпатичной особой…

Оказавшись на чердаке, Константин подбежал к окну, вышиб раму ногой и кубарем скатился по шатровой крыше, свалившись во двор детского сада, чья стена вплотную примыкала к стене домика Ширяева, на кучу песка, приготовленного для песочниц. Это смягчило падение.