от косности и нигилизма. Единая сильная власть важнее верховенства закона: «Вообще у нас в России очень не любят выполнять всякие правила, законы, инструкции, указания, в общем, соблюдать какой-то заранее установленный регламент. Непунктуальный мы народ, и регламент для нас – острый нож» [Ельцин 1994: 145–146]. Лидер нужен всегда: «Главный парадокс России заключался в том, что ее государственная система давно брела сама собой, по большому счету, ею никто не управлял. По-настоящему властного лидера в России давно уже не было». Люди разучились делать что-либо самостоятельно. По его словам, прежде чем что-то изменится, пройдет два-три президентских срока [Ельцин 1994:11,13,24–25]. В этих воспоминаниях Ельцин очень редко говорит о верховенстве закона, а если и говорит, то это либо ритуальные заклинания, либо недоумение относительно того, как добиться подотчетности российской бюрократии: «…должен быть один ограничитель – закон. Другое дело, что приноравливаются к новому правоохранительные органы медленно, плохо. Но это типично русский стиль» [Ельцин 1994:154].

Фатализмом в отношении «системы», которой он руководил, также можно объяснить то, что он все чаще обращал внимание на рост коррупции в своем правительстве. Это любопытная особенность ельцинского президентства. Мало кто из исследователей верит, что Ельцин занимал свой пост в основном ради личной материальной выгоды. В Свердловске он не был коррумпирован, вел кампании против коррупции и привилегий. Фактически его продвинули на должность в Москве именно потому, что он был «чист» и зарекомендовал себя как борец с коррупцией. Будучи в 1985–1987 годах первым секретарем московского горкома, он прославился своими антикоррупционными кампаниями и критикой формальных привилегий номенклатуры. Тем не менее, несмотря на регулярные речи уже в качестве президента о необходимости искоренить коррупцию, есть сведения, что он все чаще избегал расследований в связи с сигналами о коррупции в своей собственной администрации [Стрелецкий 1998: 155–156; Костиков 1997: 216]. Тем, что он смирился с невозможностью переделать российскую бюрократию и заставить россиян вести себя по закону и по правилам, можно также объяснить и его неспособность бороться с коррупцией. Разочарование, явная усталость и отсутствие идей о том, как справиться с коррупцией без дальнейшего увеличения своей политической уязвимости, могли в совокупности удерживать его от решения этой задачи.

Есть и другие, не менее правдоподобные объяснения. Во-первых, возможно, что для Ельцина борьба с коррупцией была только средством прихода к власти, и он отказался от нее, став президентом России. Второе состоит в том, что Ельцин на самом деле стремился коррумпировать всех в своем окружении, чтобы сохранить их лояльность и зависимость от него в плане политической защиты от преследования[407]. Третье объяснение заключается в том, что Ельцин не мог бороться с коррупцией, не нанося вреда своей семье, и особенно дочерям с их мужьями. Хотя данных о личной коррупции Ельцина после 1994 года мало, свидетельств растущей коррупции в семьях его детей с 1994 года достаточно много [Reddaway, Glinski 2001, ch. 8]. В частности, бизнес-магнат Березовский, похоже, опутал семью Ельцина сетями незаконных сделок и незаконных связей, о чем Ельцину, возможно, было известно. Это повысило для Ельцина цену борьбы с коррупцией в его ближайшем кругу.

Какое бы объяснение ни являлось правильным (а они не исключают друг друга), в конечном итоге – по психологическим, физическим, политическим или личным причинам – Ельцин боролся с коррупцией только на словах. Это соответствовало его общей позиции в отношении трансформационных изменений в период после 1993 года.

Тем не менее, даже делая в 1994–1999 годах акцент на стабильности и консолидации, Ельцин периодически вел себя так, как если бы ему было важно продемонстрировать свою способность продвигать историю вперед, к завершению капиталистического проекта. Периодически (1995, 1997, 1998 годы) он внезапно выходил из своего уединения, увольнял или понижал в должности членов своего правительства и назначал министров – Немцова, Кириенко и Степашина – молодых, независимых от олигархов и склонных строить государство, основанное на рыночном регулировании. Он поручил им преодолеть помехи на пути построения капиталистического общества (см. главу десятую). Невозможно определить, действительно ли Ельцин верил в то, что говорил. Возможно, это был его способ убедить себя, что он не поддался брежневскому застою. Возможно, это был его способ убедить других, как дома, так и за рубежом, что он еще сохраняет политическую силу. Возможно, это был способ убедить Международный валютный фонд, что он не будет тратить впустую его деньги. Или же это могла быть простая стратегия сохранения власти: постоянно выводить всех чиновников из равновесия и вводить во власть молодых людей, не имевших статуса или связей, которые позволили бы им угрожать его авторитету. Только когда Ельцин стал искренне опасаться, что он или члены его семьи могут быть привлечены к ответственности после его ухода с должности, он отказался от претензий на осуществление реформаторских прорывов. Даже тогда, оглядываясь назад, он пытался убедить читателей своих последних мемуаров, что главная цель увольнения министров в 1998–1999 годах заключалась не в самозащите, а в том, чтобы найти человека, способного предотвратить возврат коммунистов к власти [Ельцин 20006, Р. 24].

Выводы

В главе первой я утверждал, что структурные объяснения лидерского поведения в системах советского типа могут быть эффективны лишь до определенного момента. Эти объяснения подчеркивают сдерживающее влияние политической организации и марксистско-ленинской идеологии на объем свободы потенциального строителя авторитета действовать по своему усмотрению. Однако в рамках этих параметров лидеры могут разрабатывать различные стратегии укрепления авторитета.

Структурные объяснения решений лидеров становятся еще менее убедительными в ситуации прихода к власти Горбачева, и особенно после того, как он консолидировал власть и начал реализовывать свою всеобъемлющую программу. После 1986 года личностные качества и убеждения отдельных лидеров начинают играть все более определяющую роль в принимаемых ими решениях. Безусловно, многие из их личных убеждений уходят корнями в советскую идеологическую традицию, а их стили руководства отражают стиль работы аппаратчиков постсталинских поколений региональных партийных чиновников. Следовательно, мое внимание к присущим только им факторам не означает, что Горбачев или Ельцин были генетическими мутантами или инопланетянами, которым каким-то образом удалось захватить власть в советской системе. Ни в коем случае. Фактически концепция построения и поддержания авторитета, использованная в этой книге, заставляет нас обратить внимание как раз на противоположное: исследуются способы, с помощью которых лидеры привлекают политическую аудиторию, а затем используют это для укрепления своего авторитета и, следовательно, своего влияния в качестве лидеров.

Если признать, что несколько различных призывов могут найти отклик у одной и той же аудитории, а формирование авторитета также является актом манипулирования аудиторией со стороны лидеров, тогда мы снова