Я смотрел вчера картину, которую видел один-единственный раз, когда мне не было и одиннадцати. И прошло, шутка ли сказать, тридцать пять лет. Но я даже вспомнил сцену, как герой покупал билет на поезд в кассе вокзала. И ему нужно было купить билет для выдры, которую, как дикое животное, надо было перевозить в коробке или клетке. Выдра у героя была на поводке. И он сказал кассиру, что ему нужен билет на собаку. Тогда кассир протянул герою бланк для заполнения, в котором нужно было указать породу собаки. Герой подумал и сказал… В русском, точнее, в советском переводе он сказал: «Ныряющий терьер». Помню, как я хохотал этой детской шутке. Хохотал до слёз, потому что кассир долго переспрашивал, а герой повторял ему по буквам: «ЭН-Ы-РЯ» – и так далее. По-английски герой говорит, что у него дайвер-терьер. Почему память это сохранила?

Я смотрел фильм и удивлялся своей памяти. Но не её способности запомнить, а её способности выделить что-то и сохранить как дорогое. Фильм ничем не особенный, скромная, трогательная картина о взаимоотношениях человека и животного, таких много. Правда, у нас тогда таких не было. Нам показывали раз в неделю по серии про собаку Лесси, австралийский фильм про кенгуру Скиппи, и мы помним дельфина Флиппера. Эти серии показывали каждую неделю после программы «В мире животных». Мы ждали эти короткие и довольно бессмысленные серии, где мохнатая собака колли, дельфин или кенгуру каждый раз кого-то спасали или кому-то помогали, в целом живя весело и беззаботно.

В фильме же «Круг чистой воды» есть что-то другое. То, чего тогда не доводилось видеть из чёрно-белого телевизора. Моя мама тоже помнит этот фильм. Все, кто его видел, – помнят. Вроде бы что в нём особенного? Разве что другой взгляд на жизнь и на мир. Не больше, но и никак не меньше.

Посмотрел вчера это кино и побывал в своём детстве, в исчезнувшей стране и другой эпохе. Побывал внутри десятилетнего мальчика. И убедился, что память не ошибается в своём выборе.

Завтра лечу в Тбилиси. Лечу, чтобы записать три новые песни с ребятами из «Мгзавреби». Лечу, чтобы после заснеженного Парижа прогуляться по тёплому и жизнерадостному городу. Знаю, что в Тбилиси мне будет радостнее. Жду работы, которая доставляет огромное удовольствие. Но а уж если работа удастся и мы будем понимать, что у нас получилось, мы это отметим… Не знаю другого города в мире, в котором можно что-то отметить так, как в столице Грузии.

У нас с «Мгзавреби» готова ещё одна песня, очень-очень красивая и лирическая, но мы её показывать пока не хотим. Вот запишем новые – тогда покажем.

Наши планы стали более ясными. Велика вероятность, и мы этого очень хотим, чтобы наш альбом был готов к концу апреля. Тогда в мае вы сможете его и приобрести, и послушать. Надеемся, в конце мая, мы сможем дать первые совместные концерты в Москве и Тбилиси.

30 января

Быстро собираю сумку, чтобы ехать в аэропорт. Лечу через Минск в Тбилиси. В Калининграде резко потеплело и зарядил тёплый январский дождь. Он, как кислота, наполовину съел за ночь роскошную снежную бабу, которая простояла недели три. Завтра обещают до +8°, а сейчас +5°. Всё-таки январский дождь мне нравится больше, чем июльский. А в Тбилиси ждёт сухая тёплая погода. Во всяком случае, так обещали. Надеюсь не привезти туда снег, как в Нижний Новгород и Париж… С этими снегопадами, которые начинались, как только я приезжал, почувствовал себя связующим звеном между парижским и нижегородским, как сказано у классика. А ещё в Тбилиси ждут друзья, которые всегда рады, и меня так и подмывает попросить у них прощения за то, что я слишком часто приезжаю. Ждут беседы, ждёт та ни с чем не сравнимая радость, которая в этом городе растворена в воздухе…

3 февраля

Пробыл в Тбилиси не три дня, а двое с половиной суток. Если удалось в общей сложности поспать часов пять, то хорошо. Работа в студии прошла как-то сама собой. Её оказалось немного, и результат, на котором можно остановиться, был достигнут почти моментально. Всё остальное время мы беседовали. Беседовали, беседовали, беседовали.

Случилось очень важное и очень редкое. В процессе бесед, серьёзных и не очень серьёзных разговоров, в процессе воспоминаний и рассказов, в процессе прослушивания музыки и выслушивания долгих витиеватых историй, родилось две новые песни. Гиги и я, мы понимаем, что вне нашего общения эти песни бы не появились. До этого мы работали иначе: Гиги присылал мне музыку, я отвечал ему текстами, или, наоборот, – я посылал текст, а мне присылали музыку. Так же мы работали с «Бигуди». За десять лет песен, которые родились в студии или в разговорах, случилось всего несколько. Всё-таки мы мало общались, встречаясь только в студии и на концертах. Грузины так не могут. А я теперь понимаю, что и мне это ближе. И это совершенно не значит, что я сравниваю то, что мы сделали с «Бигуди», с тем, что делаю сейчас с «Мгзавреби». Просто я теперь вижу очень большую разницу не только музыкального материала, но и жизненных процессов, из которых возникают слова и музыка, или, проще говоря, песни.

Мы в этот раз записали три новые. В течение февраля они должны быть доделаны и сведены. В том, что альбом получится и концерт будет, – я не сомневаюсь. Этому могут помешать только посторонние факторы, не связанные с творчеством или с нашей, теперь уже могу сказать твёрдо, дружбой.

А в Грузии, точнее, в Тбилиси, в этот раз царила грустная и растерянная атмосфера. Люди разного возраста, ума и взглядов растеряны и разочарованы тем, что стало происходить в связи со сменой власти. Впервые город какой-то притихший, замусоренный и настороженный. У большинства мнения совпадают. А мнения такие, что сбываются самые худшие прогнозы.

От Грузии, которую знаю давно и с которой не теряю связи, у меня возникло такое впечатление… Я смог его сформулировать не сразу. Сегодняшняя Грузия очень похожа на автомобиль, который решили реконструировать, и идея этой реконструкции была ясной и выполнимой. В старом, классическом, кузове очень многое заменили современными, прогрессивными, деталями, узлами и механизмами, основательно перебрали двигатель и многое принципиально в нём поменяли. Приблизились к замене внутренней отделки и внешней покраске.

И вот перед нами машина, которая ещё не покрашена, но во многих местах зашлифована, обработана антикоррозийными материалами, где-то ещё не завершены кузовные работы, в двигателе ещё не всё до конца отлажено и не все основные детали установлены, но она уже вот-вот поедет. Она уже в принципе катится… И вдруг работы резко остановили. Выбросили чертежи, документацию, прогнали специалистов, которые понимали, что они хотят сделать.

В Тбилиси и в обществе есть чувство именно такой резкой остановки. Остановлен ряд строек, остановлены многие работы, остановлены процессы.

Но грузины не жалуются. Это им не свойственно. Мне они говорят, что всё в порядке, обсуждают всё только между собой, однако многое чувствуется.

Улетал из Тбилиси, было тепло, градусов десять, и ветерок. Ароматный, пахучий ветер. В Минске валил страшный снег, а в Калининграде сияло солнце. Но я прилетел – и пошёл снег. Этой зимой снегопады преследуют меня. Идут по пятам. Настигают. Только грузины смогли гостеприимно обеспечить тепло.