– Никогда не видел эти камни, вделанные в кольца, – продолжал геолог, пожав плечами.

– А вы знаете, что это за камень?

– Конечно. Любой минералог вам скажет, что это хиастолит, разрезанный поперек главной оптической оси. Только он дает такую любопытную игру на свет – концентрические кольца и крест. Он вам не идет, всему вашему облику, вот почему я спросил вас о кольце.

– Это подарок, и носить я его обещала, – глухо сказала Тата. Ее слова укололи геолога.

– Я не расспрашиваю, если вы находите нужным умолчать о чем-либо.

– О, я не собираюсь умалчивать! Может быть, это смешно, но была большая школьная дружба. Можно, если хотите, назвать это детской любовью. Его семья была родом из Свердловска, и это кольцо как-то связано с семейной историей, его надо было носить всегда. И мы поклялись быть вместе потом, после школы, а он разбился на мотоцикле, едва получив аттестат. Но клятва осталась, и я ношу это мрачное кольцо. Но если оно вам так не нравится… – Она с усилием сорвала кольцо, опустила в сумочку и посмотрела покорно и ласково.

– Может быть, хватит этого, Тата? – Ивернев кивнул головой на шумящий зал.

– Я только что собиралась попросить вас. Пойдемте погуляем.

У Невы, блестевшей полированной сталью, они оказались среди целого шествия влюбленных пар. Ивернев повел Тату через мост Шмидта, мимо египетских сфинксов, к Университетской набережной. Вода тихо плескалась внизу, на каменных ступенях. Тата села на гранитный барьер. В странном освещении белой ночи ее фиолетовое платье потемнело, так же как и глаза, ставшие непроницаемыми. Снова повторялась сказка, случавшаяся уже с миллионами влюбленных на набережных Невы в белые ленинградские ночи. Девушки и женщины превращались в принцесс и волшебниц, заставляя мужчин склоняться перед ними.

Иверневу было совершенно все равно – был ли он первым или сто миллионов сто тысяч первым в числе плененных белыми ночами. Дважды в этот день девушка, которую он полюбил, восхитительно менялась.

– Тата… – Она стремительно обернулась к нему…

…Маленькая компания друзей собралась отпраздновать помолвку Ивернева и Таты Черных.

Тата, как ни хотелось Иверневу, отказалась надеть свое «королевское» платье, объясняя, что нельзя хозяйке принимать гостей чересчур нарядной – вдруг гостьи придут одетые скромно. Она оказалась права – жены его закадычных друзей Сугорина и Солтамурада Бехоева явились в легких пестреньких платьях.

– Удивил, удивил! – восклицал Солтамурад, поводя угольно-черными бровями. – Скажи, пожалуйста, наш тихоня и холостяк. Такая девушка, ай-яй! Одобряем, правда, Глеб?

– Глеб-то одобрит, вы лучше спросите нас, – вмешалась жена Сугорина, веселая молодая женщина с монгольскими чертами лица.

– Спрашиваю! – вскричал Бехоев.

– Мы скажем по секрету самой Тате, нечего вас баловать! А ты что молчишь, Глеб? Влюбился? Не позволю! Отправляйся скорей в поле, там я присмотрю за тобой.

– Ишь ты! – рассмеялся Глеб, поднимая бокал. – За дар Алтая!

– Кто вам выдал тайну? – спросила Тата.

– Вот это и есть тайна! – отозвался минералог. После ужина хозяева и гости мгновенно убрали посуду и расселись с папиросами у настежь раскрытого окна кухни. Евгению Сергеевну посадили поодаль, хотя она уверяла, что иногда любит побыть в накуренном воздухе.

– Напоминает молодость, – сказала она, – но я жду! Или для сегодняшнего торжества изменим старому обычаю? У нас принято, – пояснила она сидевшей с ней рядом Тате, – когда собираемся, рассказывать новости науки. Ведь вся среда кругом ученая, хоть и разных наук, – добавила она чуть извиняющимся тоном.

– Что вы, Евгения Сергеевна, надо и мне просвещаться. Хорошо, если бы разговор велся популярно!

– Об этом не беспокойтесь. Я тут самая малограмотная, но и мне почти все понятно, – уверила ее жена Солтамурада, такая же, как муж, узколицая смуглянка.

– Во всяком случае, это хороший обычай, – твердо сказала Ивернева. – Куда как лучше, чем дикая традиция, распространившаяся в последнее время среди ленинградской молодежи, таскаться друг к другу с подарками по любому пустячному поводу. Тебе приносят бесполезные вещи, и ты должен носиться по магазинам, как угорелый, стараясь найти подарок пооригинальнее. А ничего оригинального-то в этом нет. Персидские нравы, которые кто-то удумал возродить на советской почве. Глупо! Но моя молодежь не следует моде. Вот и ты, Тата, осталась без подарков, только цветы и вино…

– У меня, как на грех, для такого исторического, легендарного вечера ничего, – начал Сугорин. – Правда, два-три интересных минерала поступили в музей, да вот еще великолепнейший опал прислали из Забайкалья. Не уступит самым лучшим из Индии и Южной Америки. Вот такой, – он показал на пальцах кружок с голубиное яйцо.

– Постой-ка, Глеб! – сказал Ивернев. – Помнишь, месяца два назад ты говорил мне о серых камнях из княжеского сейфа?

– А, это! Действительно. Ничего не получилось! Камни украли!

– Что, как, где?! – наперебой воскликнули присутствующие.

– Из нашего музея. Из лаборатории. Крупная была неприятность. Кому и для какого черта, простите, Евгения Сергеевна, они понадобились? Мерзавец небось ткнулся туда-сюда к скупщикам и выбросил. Так и погибли для науки. Первый случай за двести пятьдесят лет существования Горного института. И вор-то ничего не понимающий, рядом лежали куда более ценные вещи.

– А может быть, утащили просто потому, что были в лаборатории, а не в музее, украсть легче? – спросил Ивернев.

– Никуда не годится наш минералог, – начал Бехоев, – интересного нет, а было – так украли. Плохо двигают науку геологи. То ли дело мы, гуманитарщики!

Тата оцепенело уставилась на Сугорина. Она так задумалась, что вздрогнула, когда Евгения Сергеевна прикоснулась к ее плечу, и сказала:

– Послушаем, чем похвастают гуманитарщики.

– Мой учитель Павел Архильевич, – чеченец назвал знаменитого индолога профессора Муравьева, – поручил мне разобраться у него в личном архиве. Это громадное хранилище! Две комнаты в его квартире уставлены шкафами от потолка до пола. А высота потолков пять метров…

– Да ты не увлекайся потолками, – заметил Сугорин. – Переходи к шкафам, Солтамурад. Давай суть дела!

– Помолчи, пожалуйста, прошу! Зачем поручил мне профессор Муравьев рыться в его архиве? Да потому, что прочитал в газетах – сначала коротенько в европейских, а потом получил из Южной Африки – там уже все подробности. Какие-то итальянцы-киноактеры, путешествовавшие на собственной яхте «Аквила» у берегов Южной Африки, нашли под водой целый флот судов античного типа, погибших в незапамятные времена. Ученые высказывались в газетах по-разному, но когда мой старик натолкнулся на заявление какого-то иоганнесбургского историка, что найденные остатки флота не что иное, как пропавший без вести флот Александра Македонского, то пришел в раж.