Завтра он принесет остальное. Соединить всё вместе и… Взрослые мальчики тоже любят ставить опыты с батарейками. Он уже не мальчишка, не Пищухин — снова вспомнился не к месту этот боевой парень, не знающий, как и распорядиться‑то своей силой и природным, на халяву доставшимся обаянием, заблудившийся в каком‑то незримом для остальных лабиринте условностей, совести и сраной этики! Можно ведь просто не замечать этих стен, не петлять между ними, расходуя силы, а идти напрямую. Алексей, вообразив это зрелище, улыбнулся, но улыбка быстро увяла. Посреди лабиринта хочешь одного: найти выход. А куда направиться тому, для кого и не существует никаких препятствий?

* * *

Главный Привратник чувствовал, как на глазах растет авторитет: его охрана быстро наводила порядок среди недовольных. Испуганные люди теперь подозревали, что кто‑нибудь еще вдруг получит доступ к оружию и начнет снова убивать. Грицких успокаивал: всё под контролем. И тут же провел несколько обысков личных вещей, найдя немало интересного. Неподотчетного оружия не оказалось, всего лишь книги, неведомо откуда взявшийся кокаин и золотая цепочка, излучение которой было небезопасно для здоровья. Наркотик был сдан Фролову, предстояло еще выяснить, какой идиот притащил из города эту гадость, потому что белый порошок, безошибочно опознанный Главным, был найден в тумбочке вовсе не у сталкера. А в карцере прибавилось народу…

Серяков пытался защитить свой отряд, но понимал, что без его ребят это дело никак не могло обойтись.

— Не знаю, Юрий Борисович, кто и где наткнулся на этот кокаин! Видно, давно это было, потому что только летом мы в квартиры заглядываем. Ведь никогда не знаешь, к кому в гости попал, может, и в притон какой… И если до сих пор провалялось, значит, побоялись нюхать! Так что и беспокоиться пока не о чем, кто к этой отраве привык — запасов делать не будет.

— У сталкеров ваших, похоже, рефлекс выработался: всё в дом тащить, авось пригодится. Но не до такой же степени, уж и не знаю, смеяться или плакать! Наверное, думали, что это употребляют внутривенно, а шприц у нас достать не легче, чем сам наркотик. Надо на Совете его Привратникам раздать, говорят, способствует творческому озарению… Заодно срок годности проверим. Шучу, разумеется. Игорь Яковлевич, у меня еще по книгам к вам вопросы будут… Почему не сдаете в библиотеку, как положено?

— Потому что люди… Про книги я знал, их в карман не спрячешь. А у них вечно то лифчик из разгрузки вывалится, то ювелирка. Цепочку просмотрел вот, но там излучение невелико. Хорошо, эта дура ее почти не носила, а сталкеров дозиметром проверяли‑то возле шлюза, который сам уже фонит, как реактор. Нормальные мужики, чего же вы хотите? — Серяков искренне не понимал, почему Главный возражает против мелких подарков, которыми сталкеры пытались хоть как‑то компенсировать серость жизни в бункере.

— Проблемы женского белья меня не волнуют. А политику Совета по книгам вы не хуже меня знаете, порядок заведен еще при Нестерове, — теперь серые глаза Главного снова начали отливать стальным блеском, раз уж командир допускал подобные вольности, что же говорить обо всем отряде?

— Вы запретили записи, но не можете изменить человеческую память. Поступки недостойные летописей… Но стереть их нельзя.

Можно. Человеческая память — самый непрочный носитель информации. Оказывается, Грицких упустил из виду еще одну важную деталь… Сталкеры — не просто бесконтрольно вооруженные люди, они единственные имеют дело с внешним миром. Это неподвластно даже набирающим силу его «внутренним войскам». Сила эта зрела на дрожжах страха и очень быстро. Но сейчас не стоило разжигать конфликт с командиром, еще не время.

— Игорь Яковлевич, я думаю, что вы сами разберетесь и предъявите мне виновного. Наказание будет строгим, неприятным, чтобы запомнил как следует. Но ведь расстрел на месте ему не грозит, так что не будьте слишком снисходительны. Побережем людей, они нам к весне очень пригодятся. Послезавтра я нанесу визит соседям, мы договоримся, сколько людей и с какой стороны будут копать канаву под электрокабель. На все лето работы хватит, нам понадобится охрана, и ваши ребята мне нужны в целости и сохранности.

Серяков насупился. Ну, чем он сейчас‑то недоволен?! Привратник и так применил все свое искусство дипломатии, пытаясь задобрить оппонента.

— Вы так и не поняли, Юрий Борисович… Почему‑то считаете, что раз у человека в руках «калаш», то это сразу делает из него солдата? Я давно об этом думал… Мне кажется, сталкер — это вроде охотника. Которому приходится и в засаде посидеть, и вести себя тихо, и следы читать, мозги напрягая. То есть, он никогда не несется в бой с шашкой наголо! На войне нужна агрессивность, сила нужна, это совершенно другие качества, редко когда они в одной и той же личности совмещаются. Даже в первобытном племени воин и охотник не всегда одно и то же.

— Вы уверены, что в племени было столько народу, чтобы поддерживать такую специализацию? — усомнился Грицких. В истории и этнографии, или как там оно называется, он разбирался слабо. Хотя с точки зрения психологии мысль командира показалась любопытной.

— Уверен. Это ведь даже разное оружие. Никто же не ходил на охоту с мечом–двуручником. Одним словом, сталкеру нужно больше терпения и выносливости, чем силы и боевого духа.

— Игорь Яковлевич, вы уже смешали все эпохи! Но я вас понял, — было преждевременным обсуждать оружие первобытных племен, оно должно всплыть послезавтра, не раньше, и оказаться полной неожиданностью для всех. — А по нашему конкретному случаю: или ваши ребята стоят с «калашами», или землю копают. Выбирайте, что для вас удобнее, потому что предстоит вырыть траншею протяженностью в несколько километров. Посоветуйтесь с ними и решите. Я вас не тороплю.

* * *

Снег не падал, не шел — он несся навстречу со страшной скоростью из ночи, опустившей непроницаемую белую завесу уже в двух шагах. Маска обледенела, стала ломкой, как пластик, и воздух пропускала не лучше, пришлось снять, подставив лицо ветру. Следы пропали. Впереди показалась ямка, но это оказался просто причудливо наметенный маленький сугроб в форме подковы. Видимость была даже не нулевой, а уходила в минус — колючий снег не давал открыть глаза, ветер обжигал морозом. Капюшон не спасал, его сдувало, пришлось прилагать немалые усилия, чтобы держаться на ногах. Алексей повернулся спиной к ветру, чтобы хоть что‑то увидеть. И ПНВ практически бесполезен при такой погоде, темнота вокруг, ничего живого, и не видно даже далеких лучей прожекторов. Где они должны быть? В этой пурге немудрено и потеряться, из всех ориентиров, положений и направлений он уверенно назвал бы сейчас лишь верх и низ. Ветер тоже ничего не подсказал, снова сдув капюшон уже в другую сторону. Срочно нужна указующая стрелка, которая покажет путь домой от поселения на юге. Но компаса в кармане не оказалось.

Нет, не потерял… Забыл на столе. Уронил, надевая куртку, положил рядом с собой, там и оставил. И теперь, похоже, обречен на смерть от переохлаждения. Заряд прибора ночного видения уже почти на нуле, хватит не больше чем на несколько сотен метров пути — пути куда?! — и можно ходить кругами, пока силы не закончатся и бессознательное тело не заметет снегом. Легкая смерть, только потерпеть немного этот пронизывающий холод, еще немного потерпеть… Все же есть Бог на свете? Будто кто‑то действительно пытается остановить… Уж точно без толку взывать к нему, Алексей повернулся к ветру лицом и крикнул изо всех сил: