Правда, представители казачьих войск, объединенные в «конференцию», как будто не чувствовали себя удовлетворенными этой декларацией Правительства и претендовали на более важную роль в общегосударственном масштабе. В конце августа они представили Колчаку записку о «реорганизации власти», намечавшую как расширение состава кабинета за счет министров без портфеля для «связи правительства с представителями общественности», так и преобразование Экономического Совещания в нечто более напоминавшее парламент в полном смысле слова. Планировалось даже сделать премьер-министра (а значит, и весь кабинет) «ответственным перед особым законосовещательным органом управления». Однако Александр Васильевич подобным реорганизациям в военное время не сочувствовал, да и с вопросом автономии казачьих областей и административной структурой освобожденной части России эти проекты никак не были связаны.

Будучи провозглашенным Верховным Правителем России, адмирал должен был задуматься и о выстраивании отношений с теми областями, которые вели самостоятельную борьбу против Советской власти. Вопрос «признания Колчака» стоял весьма остро, поскольку без него любые «всероссийские» титулы были не более чем фикцией.

На первых порах могло даже показаться, что здесь неизбежны конфликты, – и действительно, вскоре за ноябрьскими событиями последовал протест со стороны социалиста Н.В.Чайковского, возглавлявшего Временное Правительство Северной области и заочно избранного в состав Уфимской Директории. «Отказываюсь подчиняться диктаторской власти», – телеграфировал он в середине декабря Колчаку, Вологодскому и представителям союзников. Чайковский требовал «немедленно сложить власть, восстановить Директорию, спасти Россию от позора, клятвопреступности, политического младенчества» – и казалось, что демарш его представляет немалую опасность: помимо разрушения единства антибольшевицкого фронта перед союзниками, можно было ожидать, что военное имущество, завезенное последними на Русский Север, теперь окажется потерянным для войск Верховного Правителя. Однако вскоре Чайковский отказался от своей непримиримой позиции, а прибывший в Архангельск в январе 1919 года и принявший должность генерал-губернатора генерал Е.К.Миллер с самого начала проявил лояльность Колчаку.

Такую же лояльность проявил и генерал Н.Н.Юденич, собиравший силы для борьбы на Петроградском направлении. В своей телеграмме Колчаку от 21 января 1919 года он нарисовал широкие перспективы: «Около меня объединились все партии от кадет и правых. Представители торгово-промышленного класса, находящиеся [86]в Финляндии, обещали финансовую поддержку… Необходимо воздействие союзников на Финляндию, дабы она не препятствовала нашим начинаниям и вновь открыла границу для русских беженцев, главным образом офицеров. То же – в отношении Эстляндии и Латвии. Необходима помощь в достаточном количестве вооружением, снаряжением, техническими средствами, особенно нужны танки и аэропланы, финансами, продовольствием». Это еще не было формальным признанием – просьба «благоволите поддержать мое ходатайство перед Антантой» скорее соответствует тону разговора равного с равным, – но одновременно Юденич писал на Юг генералу Деникину: «Если моя личность не угодна Адмиралу Колчаку, Вам или союзникам, сообщите, и я отойду в сторону…» – до известной степени признавая тем самым свою подчиненность.

Уже 2 февраля омский «Правительственный Вестник» сообщил о полученной телеграмме и о том, что «Правительство ответило Юденичу обещанием всемерной поддержки. Министерство Финансов открыло ему кредит. Правительство просит союзников помочь Юденичу продовольствием». А к лету определилась и административная структура освобожденной части России: указом Верховного Правителя от 10 июня генерал Миллер был назначен «Главнокомандующим всеми сухопутными и морскими вооруженными силами России, действующими против большевиков на Северном фронте», а генерал Юденич – на аналогичную должность на Северо-Западном фронте. Таким образом, Колчак, организуя общегосударственный центр на Востоке, для прочих регионов, оказавшихся относительно него периферийными, считал необходимым устанавливать не местные правительства, а «военно-походную» систему управления. Забегая вперед, добавим, что 20 июня управление всеми силами, находившимися в непосредственном подчинении Верховного («Восточный фронт») было так же объединено в руках генерала Дитерихса «на правах Главнокомандующего фронтом», и военно-административная система оказалась унифицированной, хотя вряд ли именно унификация составляла цель Колчака.

Правда, даже скромному и лояльному солдату – генералу Юденичу не удалось избежать создания регионального «Северо-Западного Правительства», сотрудники же генерала Миллера вообще проявляли повышенную активность и беспокойство. Так, 4 июня, в чаянии «оставления Петрограда большевиками», они «находили желаемым» «включение Петрограда и всей освобожденной вокруг него области в орбиту полной компетенции Временного правительства Северной области» (в ответ из Омска сообщили о полномочиях Юденича). А утвержденное Колчаком постановление Совета министров от 26 августа, учредившее должность Главного Начальника Северного края и назначившее на этот пост Миллера, и вовсе было встречено в Архангельске в штыки: местные политики предложили на выбор «коллегиальный принцип управления» (то есть, очевидно, генерал-губернатор и краевое правительство) либо… «предоставление Начальнику Северного края прав Верховного Правителя». Впрочем, обсуждение этого вопроса в Архангельске затянулось и утратило актуальность.

Методы и схема подчиненности Юденича или Миллера омскому центру оказывались неприменимыми к Вооруженным Силам Юга России, возглавляемым генералом Деникиным. Сражавшийся с конца 1917 года Деникин вряд ли мог быть «назначен» приказом Колчака – это было бы явной бестактностью, – и здесь отношения первоначально принимали едва ли не дипломатический характер. 3 декабря 1918 года Лебедев передавал из Омска, что временно исполняет обязанности начальника штаба, и запрашивал у Деникина «указаний», явно запутывая всю картину подчиненности. 19 декабря Колчак телеграфировал, что считает необходимым «согласовать наши действия», вполне разумно отказавшись от начальственного тона. Далее последовал обмен письмами, написанными одновременно и независимо друг от друга.

«Нисколько не сомневаюсь, что, когда волею Божьей соединятся наши территории, полное государственное объединение их и всех русских армий завершится легко и просто, на основе истинной пользы Русской Державы, и отметая всякие личные интересы», – благожелательно, но не без осторожности пишет Деникин. «Насколько могу судить, Вы, Антон Иванович, на Юге России приняли на себя приблизительно те же функции, что и я… – рассуждает Колчак. – Необходимо полное согласование наших действий и соблюдение принципа Единства Верховной власти и неотделимого теперь от нее Верховного Командования… Я не сомневаюсь в том, что Вы вместе со мной решите эти вопросы независимо от личностей, руководствуясь одним благом Родины нашей и государственными соображениями о ее выгодах и интересах». Оба военачальника говорили, в сущности, одно и то же, особенно подчеркивая отсутствие «личных интересов».

Политическое окружение Деникина не сочувствовало идее его подчинения Колчаку и уповало на некую паритетную схему «единого Национального Правительства». Однако генерал привык обдумывать и принимать решения самостоятельно – и во имя установления единого фронта перед лицом как врагов, так и западных союзников, 12 июня (30 мая по старому стилю) отдал приказ по Вооруженным Силам Юга России: