Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Правительство настоящего времени, правительство Адмирала Колчака, – писала в сентябре 1919 года фронтовая газета, – правильно понимая и по заслугам оценивая значение православия в деле государственного строительства России, восстановило эту легкомысленно и преступно порванную связь церкви и государства и после правительств, лишенных простого государственного смысла и богоборствующих, само покорно и благоговейно склонилось к подножию Креста Господня. Недавно в одном журнале, – продолжает автор статьи, – я видел и пришел в восторг от изображения проэкта нового государственного герба России: тот же могучий двуглавый с приподнятыми вверх крыльями орел; в крепко сжатых когтях у него обнажен[ный] острый меч, как символ власти, и держава, как знак суверенных автократических прав России; вверху крест, как очевидный символ православия русского народа, а над крестом в лучах света краткая, но многоговорящая самой своей краткостью надпись: “Сим победиши”. Эта надпись со всею определенностью указывает на признание за Крестом Христовым и верою православной громадного исторического значения в деле строительства политических и государственных судеб русского народа и русского государства. Этот могучий Державный Орел [ – ] не та пустоголовая, пришибленная, с опущенными вниз крыльями, обдерганная ворона, которую придумал для России Керенский. Такому Орлу можно и дóлжно служить, такому Орлу верить, его любить, таким Орлом гордиться».
Но такое прочтение и даже аналогия с видением Святого Равноапостольного Царя Константина (перед битвой ему был явлен символ Креста с девизом «Сим победиши»), не менее очевидная в «колчаковском» гербе, меркнут в сравнении с другой, еще более знаменательной. Как известно, в дни отречения Императора была чудесным образом явлена икона Божией Матери «Державная», на которой Заступница приняла утраченные регалии Божиего Помазанника – венец, скипетр и державу. И встречным движением, от земли к Небу, герб терзаемой смутой страны был увенчан Крестом – последним и единственным упованием. На икону перешли земные регалии – на гербе главная из них была заменена Небесным Символом; и хотя в те годы вряд ли кто-либо задумывался именно о такой параллели, она не становится от этого менее красноречивой.
Столь же красноречиво и другое сопоставление. Архимандрит Константин (Зайцев), размышляя о борьбе за Россию, которую вел Колчак и его соратники, обращался к сказанным столетием ранее словам: «Укажите силу, которая одним словом могла бы вызвать голос народа, во всю мощь его потрясающего грома и несокрушимого действия. У других народов такими силами ныне служат идеи прогресса, цивилизации, свободы… Покажите эти знамена нашему народу, он посмотрит и спросит: есть ли на них знамение креста или другой святыни? Нет? Значит, скажет он, они не христианские». В 1919 году герб России был в прямом смысле слова увенчан Знамением Креста, но угасающий дух народный уже не смог на это отозваться…
Рука об руку с символикой общегосударственной шла и военная: приказом 30 ноября 1918 года Верховный Правитель и Верховный Главнокомандующий не только восстановил праздник ордена Святого Георгия (26 ноября старого стиля), но и расширил его значение, повелев:
«Считать этот день праздником всей Русской Армии, доблестные представители которой высокими подвигами, храбростью и мужеством запечатлели свою любовь и преданность нашей Великой Родине на полях брани.
День сей торжественно праздновать ежегодно во всех воинских частях и командах».
Это вновь было формой молитвы, скрытой под сдержанными словами приказа по армии, – просьбой о небесной помощи, о благословении Великомученика и Победоносца. И в своем душевном движении Верховный Правитель встречал неизменный отклик и поддержку со стороны Церкви. Знаменательно звучали слова Высокопреосвященного Сильвестра, Архиепископа Омского и Павлодарского (претерпевшего впоследствии мученическую кончину от рук большевиков и канонизированного), благословляющего адмирала иконой Христа Спасителя:
«В древности была не только внешняя, но и внутренняя связь между деятелями государственными и представителями Церкви, и она, эта связь, давала мощь и силу государству в его строительстве, в течение веков создавшем нашу великую Российскую страну, бывшую великой до последнего времени. Эта нравственная связь укреплялась всегда единением между государственным представительством и церковным.
Я приветствую Вас и призываю на Вас Божье благословение. Да поможет Господь и ныне поддержать эту связь, дабы и нам быть преемниками тех сил духовных, которые помогли бы нам восстановить то, что нами утрачено ныне».
Благословение Святителя заставляет вспомнить напутствие Преподобного Сергия Радонежского благоверному князю Димитрию на Куликовскую битву или благословение Священномучеником Патриархом Ермогеном воинства, освобождавшего Русскую землю в Смуту XVII столетия. А к народу Высшее Временное Церковное Управление, образованное Сибирским соборным совещанием в ноябре 1918 года «для управления епархиями Сибири, Приуралья и других освобожденных от советско-большевистской власти частей России на время их разобщения с Москвой и Святейшим Патриархом», обращалось с таким призывом:
«… Для нашего общего и для каждого из нас в отдельности блага, для спасения и возрождения нашей гибнущей Родины все мы должны прежде всего исправить свою жизнь, снова сделать ее строго-христианской, какой она была у наших благочестивых предков…
Чтобы воскресить высокие христианские идеалы в нашей омертвевшей душе, мы снова должны стать под благодатное осенение Святой Церкви Христовой Православной, должны прильнуть к ней, как к любящей и всепрощающей матери нашей, всем своим существом. А затем каждый из нас честно и достойным образом должен исполнять свой долг гражданский. Долг этот состоит в том, чтобы деятельно помогать Благоверному Правительству нашему в восстановлении государственного порядка и чтобы поддержать наше Христолюбивое воинство, самоотверженно ведущее борьбу с врагами».
Разумеется, условия войны, всегда пагубно влияющей на человеческую душу, ставили на пути к достижению идеала «строго-христианской жизни» многочисленные препятствия, – но такими препятствиями и вообще усеян духовный путь христианина. Война же велась против богоборческой власти, власти, уже запятнавшей себя кровью новомучеников и воздвигшей жесточайшие гонения на Церковь, и это переводило сопоставление христианского идеала с воинским подвигом из разряда отвлеченных рассуждений в область живую и предметную. И нельзя не упомянуть здесь свидетельство еще об одном благословении адмиралу Колчаку, хотя нельзя не упомянуть и о сомнениях, окружающих это свидетельство.
Оно принадлежит ротмистру В.В.Князеву, личному адъютанту Верховного. Согласно его рассказу, в начале 1919 года (судя по контексту – во время поездки Александра Васильевича на фронт) перешедшим линию фронта священником Колчаку были переданы фотографический снимок с иконы Святителя Николая Чудотворца, находившейся на Никольских воротах Московского Кремля, и письмо с благословением Патриарха Тихона. Приведенный в воспоминаниях текст письма на первый же взгляд вызывает сильные сомнения в своей аутентичности («Аура атмосферы молитвенного экстаза не поддается описанию»), да и вообще воспоминания Князева изобилуют сомнительными или явно недостоверными пассажами; однако мемуарист и не настаивал на абсолютной точности приведенной им выписки – «мне удалось наскоро выхватить части прекрасного благословляющего письма», – сам же пользовался репутацией человека крайне легкомысленного: «Не везет адмиралу по части ближайшего антуража; он взял к себе личным адъютантом ротмистра Князева, который дивит кутящий Омск своими пьяными безобразиями; много хуже это[го] то, что этот гусь злоупотребляет своим положением и позволяет себе разные распоряжения именем адмирала», – писал о нем Будберг (чьи характеристики, впрочем, часто бывают преувеличенными).