– Мог-Фарау пробуждается – даже сейчас Не-Бог шевелится! Даже сейчас наш Враг, собравшись вокруг Его тела, завывает на языках, пришедших из Пустоты, и совершает обряды – древние, мерзкие и более нечестивые, нежели способен вообразить себе даже самый ужасный из грешников… Даже сейчас Консульт взывает к Нему!

Юный имперский принц едва не закудахтал от веселья. Это было так забавно. Как же он мог быть настолько слеп, как мог не замечать такую замечательную игру – игру, сто́ящую всех прочих игр? Есть ли разница между спасением Мира и его присвоением?

– Да, братья мои, мы – оплот. Я стою там, где стояли Куайяра Кинмои и Анасуримбор Кельмомас – непреклонные души! Гордые. Властные. Я смотрю на вас, мои благородные приверженцы, люди, ожесточившиеся от убийств, опалённые порочной страстью, смотрю, как взирали они на своих самых могучих и неистовых воинов. – Отцовский голос резонировал, перебирая регистры и тона, и никто, кроме Кельмомаса и его сестры, не слышал, что эти переливы цепляют всякую душу, точно струну, в согласии с тем, как ей должно звучать.

– И я говорю вам… Мы преуспеем там, где они дрогнули! Мы разрушим эти стены! Низвергнем нечестивые врата! Сотрём в порошок бастионы! Проломим твердыни и цитадели! И грянем на Нечестивый Консульт во всей своей праведной ярости! Ибо! С нами! Бог!

Люди, совсем недавно выглядевшие измождёнными и отупевшими, вдруг взревели, словно бы превратившись в острые мечи, выкованные из гнева и ненависти, глаза их вспыхнули, как сияющие клинки.

– Ибо мы собрали Воинство, подобного которому никогда ещё не видывал Мир! Воинство Воинств для Бога Богов, Великую Ордалию! И мы схватим врага за глотку и сбросим его труп с этих золотых вершин!

Люди Юга шатались, кричали и жестикулировали. Взгляд мальчика вновь метнулся через плоскую, как тарелка, равнину Шигогли к вонзившимся в шерстяную глотку неба Рогам. Вот это игра! – подумал он, смаргивая слёзы.

И на сей раз его брат не был жестоким.

* * *

Отец стоял недвижимо, не столько купаясь в фанатичном преклонении, сколько промеряя его и, ни единым знаком того не выказав, неким образом побуждая Лордов Ордалии удвоить мощь своих завываний. А затем он просто ждал, и в какой-то момент хор начал затихать, переходя в бессвязное бормотание, пока, в конце концов, Умбиликус не погрузился в безмолвие.

– Вы… – молвил он голосом, казавшимся одновременно и таинственным и обыденным. – Всё дело в вас.

Он свёл руки перед собой в странном подкупающем жесте.

– Прошлой ночью я странствовал среди вас. Многие приветствовали меня и приглашали разделить уют своих обиталищ… ну – таков, какой он есть…

На ярусах послышался раскатистый смех. Так Отец выдрессировал их – понял юный имперский принц.

– Но я не искал лишь общества великих имён. Я также посещал биваки ваших вассалов – могучих своею волей, если не благородством крови. Я встретил айнонского юношу по имени Миршоа, – он повернулся к Уверовавшему королю Верхнего Айнона, – думаю, одного из твоих храбрецов, Сотер.

– Ну, это зависит от того, что он тебе сказал! – выкрикнул в ответ Святой Ветеран.

Ещё один взрыв утробного смеха.

Святой Аспект-Император погрозил ему пальцем и улыбнулся.

– Он рассказал мне историю про своего родственника по имени Хаттуридас.

Он переводил взгляд с одного лица на другое.

– Видишь ли, если Миршоа, будучи заудуньяни, присоединился к Ордалии, чтобы спасти Мир, то его кузен Хаттуридас в свою очередь сделал это, дабы уберечь самого Миршоа… – Аспект-Император сделал паузу, казалось, заставившую каждого находившегося в Умбиликусе затаить дыхание. – И по мере сил Хаттуридас выполнял эту задачу, сражаясь рядом с Миршоа в каждой битве, вновь и вновь рискуя своей жизнью, чтобы спасти горячо любимого, но менее умелого в ратном деле родича от гибели или ран. А Миршоа мог только дивиться его свирепости, считая именно себя исполненным праведности и благочестия, как это присуще всем душам, верящим, что они бьются во имя Господа, сражаются ради меня…

– И всё же его кузен сражался яростнее, нежели он сам, и при этом… ради него – ради Миршоа…

Он позволил услышанному проникнуть в души и затвердеть в сердцах внимавших ему людей.

– Я спросил его: почему, как ему кажется, так вышло? – Грустная усмешка. – Воистину, нечасто видишь айнонца, не знающего, что сказать в ответ…

Очередные раскаты смеха.

– Но, в конце концов, поведал мне Миршоа, его кузен Хаттуридас пал у Даглиаш, сражённый шранчьим копьём в Битве на Берегу. Эта утрата, сказал он, разорвала ему сердце и указала на то, что всё это время он тоже бился ради Хаттуридаса, а не ради меня…

Отец повернулся, словно бы вообразив себе юного Мишроа, стоящего рядом с ним.

– Храбрец, – молвил он, лучась восхищением. – То, как он стоял передо мной. То, как смотрел! Он дерзнул – да! Дерзнул бросить мне вызов, ожидая, что я отвергну его…

Тревожная пауза, умело выдержанная так, чтобы сотни сердец могли ощутить, как они на мгновение замерли.

– Но я не сделал этого, – признался Аспект-Император. – Я не смог. Ибо в действительности он произнёс самые искренние и верные слова из всех, что мне довелось услышать минувшей ночью.

Его Отец опустил лицо, взглянув на свои ладони, и исходящее от его рук сияние высветило сложные киранейские плетения его бороды. Мальчик готов был поклясться, что биение сердец собравшихся постепенно замедляется.

– Самые верные слова из всех, что мне довелось услышать за долгое время.

Лорды Ордалии согласно загудели, оплакивая своих павших родичей.

Серва вдруг без видимой причины сжала его плечо, и он, откинув голову назад и вверх, проследил за её взглядом до пролёгших рядом с входом теней, где… увидел маму. Её волосы были зачёсаны назад и резко, внатяг удерживались в таком положении заколками, она была одета в белые жреческие одеяния, подогнанные по её миниатюрной фигуре. Кайютас попытался удержать её, схватив за руку, но новый экзальт-генерал не был ровней Благословенной императрице Трёх Морей, которая просто прошла мимо своего старшего сына, что-то при этом ему яростно прошептав. Кельмомас едва не расхохотался. Мимара, с тревогой вглядывавшаяся в грохочущие множеством голосов просторы Умбиликуса, следовала за матерью, до крайности нелепо выглядя с этим своим пузом. Сразу за нею ковылял какой-то дряхлый попрошайка, запятнанный Меткой. Кельмомас попытался вывернуться из хватки сестры, чтобы проследить за продвижением матери, поглощённой кишащими толпами, но Серва не позволила ему даже двинуться с места.

Что происходит.

Всё больше безумия…

Словно для того, чтобы подтвердить свою оценку, Отец, внезапно скрестив ноги, положил их на скамью и… воспарил – сперва на ладонь вверх от лежавшей на сиденье подушки, а затем на локоть вперёд, неподвижно зависнув воздухе… и это без всякого колдовства, насколько был способен разглядеть Кельмомас! Всякая тень, казалось, избегала его, и посему он был прекрасно освещён – образ невозможно чёткий и яркий, не считая двух чёрных мазков, пятнающих его пояс. Внезапно сама реальность показалась ему чем-то вроде сгнившего яблока…