— Почему, — спросил профессор Квелч, отыскав меня позднее на верхней палубе, когда я сидел в шезлонге и набрасывал чертеж нового скоростного военного транспорта, способного за считаные дни переместить множество солдат через Суэцкий канал в ключевые точки империи, — на этой реке по утрам всегда пахнет жареным мясом, хотя мягкосердечные гуманисты сообщают нам, будто феллахи едят одну лишь кукурузу?

Я сказал ему, что ощущаю только запах, сильно напоминающий зловоние сточных вод, и профессор вежливо признал, что его чувства сейчас слегка притуплены.

— Но обычно я благодарю Бога за это.

Потом он согласился, что мог уловить запахи, распространявшиеся по нашему маленькому кораблю. Он, казалось, хотел избежать малейших намеков на разногласия, и я удивился, с чего бы это — обычно он с удовольствием ввязывался в споры.

— Я вообще-то рад, что наш друг Хамса удалился, а вы?

Я сказал, что наслаждался беседами с ним. Я всегда был рад услышать другую точку зрения.

— Даже когда большая часть услышанного — наглая ложь? — Профессор Квелч уже не пытался сдержать свою природную агрессивность. — «Хамса»[435] означает, что он — член внутренней пятерки «Братьев-мусульман»[436].

Тут я сложил чертежи и громко рассмеялся.

— Надо же, старина! Он убежденный агностик. Вы же слышали, он сам так сказал.

— Конечно, я слышал, что он тут врал. Поверьте мне, Питерс: этот человек поклялся на Коране и револьвере поддерживать честь ислама в борьбе со всеми, кто попирает ее. Это — самое влиятельное тайное общество на Востоке, вообще изобилующем такими обществами. Как говорят, именно они несут ответственность за большинство значительных политических убийств.

Я заметил, что это всего лишь необоснованное предположение. У меня после разговора с Али-пашой сложилось впечатление, что я побеседовал с джентльменом.

— Вот это и есть самое опасное его свойство, Питерс, старина.

Появился Вольф Симэн, который взобрался по лестнице в спортивном костюме и, покачиваясь, сделал еще круг по нашей палубе, прежде чем прислониться к барной стойке. Послышался какой-то высокий невнятный шум.

— Доброе утро, — произнес Симэн после небольшой паузы.

Мы приблизились к нему.

— Доброе утро, старина. — Квелч внимательно осмотрел Симэна. Venienti occurrite morbo[437], а?

— Не такой я знаток латыни, профессор. Но да, это верно. Я полагаю, человек, находящийся в по-настоящему хорошей физической форме, никогда не болеет. Вы оба сегодня очень рано встали — это необычно.

Он сделал паузу, постаравшись поглубже вдохнуть, но в его словах была какая-то обида, какое-то собственническое чувство, точно он заключил арендный договор, отдававший палубу в его полное распоряжение, особенно в этот час. Хотя подобное отношение свойственно шведам, гораздо чаще я замечал его у немцев, которые теперь много путешествуют и вечно жалуются на толпу. Не в этой ли привычке разгадка всего их поведения? Возможно, здесь двойственность, возможно, парадокс? Я не уверен.

Солнце стояло над горизонтом, и эффектные тени уменьшились, так что перспектива окружающей земли и неспешной реки обрела более знакомые очертания. Наш режиссер отважно вздохнул и как будто надулся.

— Мы обсуждали недавно удалившегося пассажира, — зевнул Квелч. — Я выразил мнение, которое, похоже, потрясло юного Питерса.

Я не хотел возвращаться к этой теме.

— Скорее удивило, — поправил я. — Только у вас, в конце концов, нет никаких доказательств.

— Чего? — спросил Симэн, резко выдохнув.

— Того, что он связан с политикой.

— Точнее, с делами «Братьев-мусульман», — добавил Квелч.

Я больше не пытался перевести беседу на более приятные и менее волнующие темы.

— Хочу напомнить, — Симэн, значительно глядя на нас, растирал мышцы ноги, — что этот джентльмен — очень близкий друг нашего нового «ангела», сэра Рэнальфа Ститона.

— Тогда, — сказал Квелч, — надо предупредить сэра Рэнальфа. Уверяю вас, я хорошо изучил этого субъекта. Нескольких дней было достаточно, чтобы понять, кто он такой.

— Не дурите, — отмахнулся Симэн. — Сэр Рэнальф в порядке. Они его признают. Они ему доверяют. Вот почему мы можем рассчитывать на их сотрудничество.

Мышцы Симэна сводило судорогой; теперь он говорил гораздо резче, чем раньше. Квелч рассмеялся, не разжимая губ, и засопел — послышался неприятный грубый звук.

— Сэр Рэнальф не предатель, мистер Симэн.

— Конечно нет! — Симэн опустил ногу на палубу и со вздохом выпрямился. — Он — бизнесмен. Национальная безопасность здесь ни при чем. — Он говорил тем успокоительным тоном, который обычно использовал в беседах с темпераментными звездами.

— За все годы нашего сотрудничества он никогда не намекал… — Квелч озадаченно покачал головой.

— Он точно не один из них, профессор Квелч. Но ему известны некоторые их секреты. Я подозреваю, что сэр Рэнальф Ститон — очень храбрый человек. Наверное, больше ничего говорить не нужно?

Умный швед нашел прекрасное средство, чтобы заставить англичанина замолчать, — он воззвал к его исконной сдержанности. Англичанин гордится собой, когда молчит о вещах, о которых ровным счетом ничего не знает. Так он поддерживает иллюзию своих привилегий, статуса, власти. И это касается не только мужчин. Во время войны британские женщины тоже преуспели в подобном молчании. Часто у них за душой не было больше ничего, но этого им хватало. Я помню их эффектные, уверенные голоса. Все, что следовало сделать, чтобы закончить любовную интригу, — просто пробормотать: «Совершенно секретно». Они родились с этой способностью. Неудивительно, что у типичных британцев губы тонкие и почти неподвижные.

Мужчины, к своему превеликому удовольствию, обнаружили: чем меньше они говорят, тем привлекательнее выглядят. Действительно, миссис Корнелиус не раз замечала, что нормально относится к парням, пока они держат свою ерунду при себе. Но в конце концов, по ее словам, она оставила надежду. «Если нет ерунды — тогда полная тишина».

Она присоединилась к нам внизу, в небольшом зале-ресторане. Я раздвинул кружевные занавески на окне, посмотрел на уток, которые возились в зарослях тростника, а теперь следил за профессором Квелчем — он давал инструкции одному из наших мальчиков-нубийцев. Профессор оговаривал, сколько точно ему нужно ветчины, яиц, бекона, колбас, помидоров, грибов, жареного картофеля, жаркого из риса и рыбы, лосося и тостов; когда мальчик тщательно разложил заказанную еду на две тарелки, профессор доверительно сообщил мне, что все эти кушания качеством ниже среднего, особенно если человек попробовал в Англии настоящую еду.