Потому что сами воевать – ссали!

А теперь кто-то хочет, чтобы они подорвали русские месторождения.

Кто это может хотеть? Уж не те ли чеченцы, которые ведут себя как хозяева во Львове? Не Або ли Маленький, который хозяйничает в Киеве. Не те ли чеченские отморозки, которые орудуют на Востоке.

Кто за ними может стоять? Может, те, кому надо, чтобы нефть стоила две-три сотни долларов? А может, те, у кого есть своя нефть на продажу?

Да кто бы то ни был. Важно то, что, сделав такое, они по-настоящему станут врагами. С москалями… черт, да с русскими они станут врагами! Это не простят… даже сейчас, после страшного змирення – русские не возненавидели их до конца. Он жил на Востоке и знал, какие это люди… вахлаковатые, их надо долго заводить. Но если завести по-настоящему…

Сколько останется в живых, после того как русские ответят?

Погруженный в невеселые мысли, он отпил воды. Надо… как-то надо размежевываться. Как. Как?! Отдать им землю? Сколько? А какая гарантия, что им хватит? Тот же Куба – он не успокоится. Будет зубами грызть.

Сердце стучит…

У него стало болеть сердце. В последнее время. Раньше он даже не знал, что оно у него есть. А теперь оно болело.

Справа – хлестко ударил взрыв, и следом за ним раздалась длинная пулеметная очередь, пропоровшая лес и распоровшая одну из палаток. Падая на землю, он понял – это не сердце стучит. Это шум лопастей малошумного легкого вертолета.

– Москали! – заорал он. – К бою!

Передернул автоматный затвор, дал длинную, на весь магазин очередь вверх, надеясь если и не попасть, то хотя бы отогнать. Он знал, как это бывает – легкий вертолет, два или четыре бойца, пулеметы, ящик гранат-эфок или переделанных из выстрелов «ВОГ» – «хаттабок». И наверное – термооптика. Так, за несколько минут они прочешут пулеметами весь лагерь и полностью подавят сопротивление, даже не садясь.

Длинная пулеметная очередь прошла совсем рядом. Он успел скрыться за деревом, начал менять магазин на трассеры. Курсанты – кто успевал – выскакивали из палаток, попадая под убийственно точный огонь стрелков с вертолетов.

Магазин встал на место.

– Слава Украине!

Длинная очередь трассерами ушла в небо, в ответ – с одного из вертолетов сбросили светошумовую, она упала недалеко. Вышибающий сознание звуковой удар, ослепительно яркая вспышка… Эфка – легла еще ближе, и рвущий на части взрыв выбросил керивника в кроваво-красную, грохочущую тьму…

Ракетный удар моментально опрокинул всю непрочную власть в городе и вызвал настоящую панику.

И стала ясна цена власти. Настоящая цена.

Власть на Украине была гнилой и трухлявой, как старый, столетний пень. Она рухнула почти сразу, даже не попытавшись сопротивляться.

В нормальных странах – а Украина нормальной страной давно не была – власть вызывает уважение и страх. Соотношения этого коктейля всегда разные – но именно на этих двух чувствах держится любая власть в любой стране. И не надо говорить, что в России власть держалась исключительно на страхе… это было не так, и многие, ошибившись, именно с этой ошибки начали путь на Голгофу. Расхожие одно время среди украинцев обвинения русских в трусости – мол, мы встали, а вы нет – были так же далеки от истины, как далек был от настоящего певучего украинского языка тот уголовно-галичанский говор, смесь польского, венгерского, местных наречий, белорусского, которому сейчас учили страну. Возвращаясь к русским – в обыденной жизни русские действительно кажутся… не столь трусоватыми, даже сколько излишне спокойными и готовыми идти на компромисс даже там, где представитель другого народа уже хватается за нож. Свою храбрость русские приберегают для экстремальных ситуаций, и вот если русского довести – своей дикой яростью и жестокостью он даст фору любому. Страха же в повседневной жизни русский не испытывает, в обычной жизни русский часто пофигистичен, а пофигизм и страх – друг с другом несовместимы, страх есть принятие и осознание угрозы, а не наплевательское отношение к ней. Уважение же у русских к власти было, причем чем больше власть шла против всего мира, тем больше русские ее уважали. Казалось, что у русских это в крови – быть против всего мира, если и не против всего, то против самого сильного врага. И наслаждаться его яростью, сидя на своих бескрайних просторах за частоколом ядерных ракет и дулами танковых орудий.

В Европе власть на самом деле боялись намного больше. Об этом никто не говорил – но люди в Европе были менее свободными, чем в России… из поколения в поколение передавалась генетическая память об инквизиции и аутодафе, о безумных религиозных войнах, когда в целых областях не оставалось ни людины, ни скотины, о безумных, истребительных войнах королей, князей, графов и панов. Именно поэтому европейцы начинали протест, но, доходя до какого-то предела, моментально останавливались, как наткнувшись на невидимую стену. Называли это цивилизованностью – но на самом деле это была память. Память о том, что власть неприкосновенна и как жестоко она наказывает прикоснувшихся. Примерно то же самое было в США – там полицейские стреляли «два в грудь, один в голову», не шутили…

А вот на Украине власть была прикосновенной. Даже можно сказать, захватанной. Никто не испытывал ни уважения, ни страха к ней… в две тысячи четвертом ее свергли, и победители воцарились на Банковой, в две тысячи четырнадцатом произошло то же самое. В истории Украины не было ни единого случая, когда посягнувший на власть ответил за это. Ни единого! И люди больше принимали во внимание местную власть – ту, что рядом. Ту, у которой есть автоматы да вооруженные боевики. Ту, которая может с тобой что-то сделать – здесь, сейчас, без промедлений и оправданий. Киев же был далеко. Граница – рядом.

Ближе к утру – разгорелось уже всерьез…

Полыхало подожженное здание МВД. Горело и здание обладминистрации. По улицам, освещенным веселым, танцующим пламенем, метались черные тени. Грабили. Убивали. Под шумок – сводили счеты.

Где-то уже собирались сотни, но командная структура была нарушена, и ничего толком не делалось.

То тут, то там – небо рвали трассеры. Где-то на железнодорожной линии, у Левандовки – стреляли по-взрослому…

Черный «Ниссан Патруль», пробираясь по одной из улиц старого города, резко дернулся вперед – автоматная очередь ударила по стеклу. Но стреляли из короткой «Ксюхи», пули стекло не пробили. Разъяренный телохранитель, приоткрыв дверь, начал шмалять из укороченного польского «АКМС» с барабанным магазином.

– Аллаха Акбар! – заорали в темноте

Водитель попытался вырулить – но машина застряла.

– А… шайтан!

Пассажира – он застрял ночью в городе, на квартире, и теперь спешно ехал разбираться, что происходит, спешно эвакуировали. С одной стороны было четырехэтажное старинное здание (улица называлась Староеврейская, очень красивая и старая улица Львова), с другой – бронированная машина как-то спасала от обстрела. Проблемы будут, только если в дело вступит гранатомет – но и это вряд ли. Гранатомет на дистанции менее двадцати пяти метров бесполезен, граната не успевает встать на боевой взвод – а тут между сторонами было метров десять.