К несчастью, супруга Георгия почувствовала, что отец Николай слишком часто вмешивается в их семейную жизнь. Отношения в семье стали особенно натянутыми, когда отец Николай вновь попытался претворить в жизнь свой план по основанию монастыря. Таким образом, когда он переехал с сеновала в отшельническую хижину, где он только спал и молился, это не встретило никаких возражений. Впрочем, через некоторое время отец Николай решил превратить гостиную в домашнюю часовню, настаивая на проведении ежедневных богослужений.

В течение нескольких месяцев обстановка в семье была очень напряженной. В результате, отцу Николаю пришлось оставить мечту о монастыре, однако он продолжал живо интересоваться делами на ферме. В 1963 году супруги развелись. Несмотря на то что это произошло через полгода после смерти отца Николая, его имя не раз упоминалось в зале суда. После завершения слушаний судья Лейн вынесла постановление о разводе, вступающее в силу после определенного срока, заметив при этом: «Отец Николай, скорее всего, знал, что его вмешательство явилось причиной многих семейных неурядиц. Такой вывод напрашивается сам собой». Младший сын супругов Эндрю смутно помнит развод родителей: «Думаю, временами мама чувствовала, что папа больше внимания уделяет отцу Николаю, чем ей. Создавалось такое впечатление, что если у отца Николая что-нибудь случится, папа прибежит к нему за пять секунд».

Когда началась Вторая мировая война, отец Николай был определен в приходскую церковь Св. Филиппа на Бэкингем-палас-роуд. Однако как только немцы начали бомбить Лондон, отец Николай отправился в Оксфорд, где он организовал приход в часовне Св. Варфоломея, находившейся в некотором отдалении от Коули-роуд. Ему удалось привлечь постоянных прихожан, и этот период жизни призван был стать для него плодотворным и счастливым.

Храм св. Варфоломея, где служил архимандрит Николай (Гиббс) с февраля 1941 г. по июнь 1949 г. Англия, Оксфорд (фото 2013 г.)

Однако его дневниковые записи того времени нельзя назвать радужными: «15-е ноября 1943 года: Квасили капусту… 20-е августа 1944 года: Весь день провел дома. Погода неважная». Однако эти записи менее мрачные, чем послевоенные, датированные 1949 годом: «11-е февраля: Труба в туалете снова засорилась… 4-е августа: Чувствую недомогание… 5-е августа: Нездоров, но на ногах».

На одном из богослужений в часовне Св. Варфоломея отец Николай увидел среди прихожан красивого пятнадцатилетнего мальчика. Это был Клайв Фиери, впоследствии ставший одним из лучших друзей священника. «Отец Николай подошел ко мне после службы, чтобы познакомиться. Я был польщен его вниманием», — вспоминал Клайв. Мальчик оказался убежденным русофилом, и отцу Николаю вскоре стало ясно, что у них много общего. Они стали регулярно видеться за трапезой у отца Николая, который потчевал гостя овощными супами и капустными пирогами. Год спустя Клайв принял Православие, став в крещении Дмитрием. Одно время он даже снимал комнаты в доме на Марстон-стрит, где жил отец Николай.

Поначалу друзья были неразлучны и производили несколько странное впечатление. Они постоянно курсировали между Оксфордом и Лондоном, где у отца Николая был дом. Дмитрий, взявший фамилию жены и отныне называвшийся Корнхардт, вспоминал, что отец Николай повсюду брал с собой большую черную сумку, в которой лежали домашние туфли и пачка газет, собранных на станциях и автобусных остановках.

Отец Николай, несомненно, по-прежнему любил чистоту. Дмитрий с удовольствием вспоминал, что священник часто умывал лицо. Руки отца Николая всегда были ухоженными и чистыми. Он регулярно посещал турецкие бани, расположенные на Грейт-рассел-стрит. В доме отца Николая имелась недостроенная баня, в которой опасно было находиться, в частности, из-за кипятильника, висевшего на стене кабинки.

Невзирая на связывавшую их дружбу, отец Николай временами обращался с Дмитрием очень сурово. Когда Дмитрий отправился служить в военно-морские силы, он больше не мог регулярно бывать на службе. Но когда он оказался около часовни Св. Варфоломея, увидевший его отец Николай сурово сказал: «Все слоняешься вокруг церкви. Проходишь мимо и даже не хочешь зайти внутрь. Такой скупой, что даже времени тебе жалко».

После революции, когда власть в стране захватили большевики, начались многолетние гонения на Русскую Православную Церковь. В начале 1940-х годов Сталин стал проводить политику религиозной терпимости, в результате чего произошел церковный раскол. Иерархи материнской Церкви готовы были устанавливать и поддерживать связи с Советским Союзом. Позиция же Русской Православной Церкви Заграницей оставалась непримиримо антисоветской. В 1945 году отец Николай поклялся в верности материнской Церкви. Наряду с другими высшими служителями церкви он считал правильным, что Русская Православная Церковь действует под покровительством правительства Москвы[394].

Позиция, занятая отцом Николаем, посеяла раздор в его приходе: монархисты смотрели на него как на предателя. Среди высших иерархов Православной Церкви, тесно связанных с правительством, ходили слухи, что отец Николай присягнул в верности большевикам за начисленное ему за это пособие. По свидетельствам Дмитрия и Чарльза, отец Николай действительно получал посылки из Советского Союза. Однако в них были только календари, печенье и икра в голубых консервных банках.

Спустя три года отцу Николаю пришлось покинуть часовню Св. Варфоломея. Он купил три коттеджа с террасами и большое соседнее здание на Марстон-стрит. В этом просторном здании он устроил часовню, которая стала в некотором роде местом поклонения Царской Семье. На потолке висела та самая люстра, которую он забрал из комнаты Великих Княжон в Доме особого назначения. По стенам отец Николай развесил иконы, которые он извлек из печей и мусорных корзин после расстрела Царской Семьи. Рядом с алтарем он поставил пару валенок последнего русского Императора.

* * *

К концу 1940-х годов растущий приход отца Николая пополнился выдающимся историком Георгием Катковым. Дочь Каткова Таня Джойс бережно хранит фотографию отца Николая, или «Фаффи», как его называли в семье Катковых. Фотографию Таня Джойс повесила в гостиной своего дома в Хеддингтоне. «После войны мой отец вывозил русских из лагерей для интернированных лиц. Все были искалечены, на некоторых было жутко смотреть. Этого зрелище не выдерживали даже взрослые. Отец Николай был одним из немногих, кто не боялся», — вспоминает Таня.

Отец Николай действительно был очень смелым человеком, однако ему так и не удалось научиться оказывать умиротворяющее воздействие. Таня и Чарльз говорили о неловкости, которую они оба ощутили, впервые придя к нему на исповедь. «Отец Николай не знал, как помочь одиннадцатилетнему ребенку справиться со смущением, — с грустью вспоминает Таня и добавляет — Бедный отец Николай! В тот момент нам обоим было ужасно неловко».

Чарльз говорил, что одна из немногих женщин, к которым отец Николай испытывал уважение, была преподаватель Оксфордского университета, профессор Елизавета Кутайсова. Ее имя неожиданно