— Ты точно не хочешь, чтобы я остался с тобой? — спросил Стрэнд, наблюдая за тем, как Лесли, скинув туфли, ложится на узкую кровать.

— Позже. У нас еще полно времени, — ответила она. — К тому же я уверена: мальчики обидятся, если ты не посмотришь их игру. А я и без того видела сегодня слишком много людей.

Он наклонился, поцеловал ее в лоб и вышел. На открытых трибунах вокруг футбольного поля собралось не менее тысячи человек, но Хейзен занял ему место рядом с Кэролайн. Игра уже началась, однако, по словам Хейзена, ничего выдающегося пока не произошло.

— А где же наш Ромеро? — спросил он.

Стрэнд оглядел скамью запасных. На самом ее краю, в одиночестве и отодвинувшись как можно дальше от других игроков, сидел Ромеро. Сидел, сгорбившись и разглядывая свои руки, безвольно свисающие между колен, и не смотрел на поле, словно не имел никакого отношения к тому, что там происходило.

— Вон там, под номером 45, — сказал Стрэнд.

— О Боже, какой же он маленький! — заметил Хейзен. — Рядом с другими ребятами выглядит так, точно он из детского сада. А вы уверены, что это не шутка? Может, они нарочно хотят поиздеваться над ним?

— Да нет. Тренер воспринимает его вполне серьезно.

— Этот ваш тренер, должно быть, просто садист, — буркнул Хейзен. — Мне кажется, следует срочно оформить ему страховку. И в этой страховке должны быть предусмотрены расходы на лечение, врачей, а также на похороны.

— Пожалуй, это единственный способ вернуть вложенные в него деньги, — кивнул Стрэнд. И вспомнил о пятисотдолларовом счете в «Брукс бразерс» и десяти долларах на карманные расходы.

Хейзен, глядя на него через голову Кэролайн, усмехнулся. Видимо, он принял это за шутку.

Игра шла довольно бестолково, было много ненужной беготни, пропущенных пасов, промахов по воротам. Мужчина, сидевший позади них, чей сын играл и умудрился пропустить подряд два паса, не уставал твердить:

— А чего вы еще хотите? Это же первая игра в сезоне.

Несмотря на качество игры, сидеть на теплом осеннем солнышке и смотреть на шустрых молодых людей, бегающих по свежей зеленой травке, было все равно приятно. Здесь не было и признака дикой животной ярости и грубости, отличающей профессиональный футбол или игры между командами знаменитых университетов. И штрафные удары назначались только за офсайды или задержку мяча. И когда при случайном столкновении один мальчик из команды Данбери отлетел в сторону и рухнул на траву, его невольный обидчик встревоженно опустился рядом на колени и не поднимался до тех пор, пока получивший травму игрок не встал. Кэролайн со щенком, вертевшимся у нее на коленях, подбадривала криками команду Данбери и интригующе улыбалась мальчикам из другой школы, которые все время на нее оборачивались и добродушно подшучивали.

— Ты только оставь свой телефончик и скажи, как зовут, — крикнул один из них, — и мы с тобой точно сыграем вничью!

— Можете узнать у моего отца, — парировала Кэролайн и указала на Стрэнда. — Он здесь преподает.

Мальчик засмеялся.

— Прошу прощения, сэр, — сказал он. — Чуть попозже подойду к вам с ручкой и бумагой.

После игры в павильоне рядом с полем должны были подавать чай для учеников обеих школ и их родителей. Стрэнд нимало не сомневался, что нахальный мальчишка действительно подойдет к нему с ручкой и листком бумаги. И с некоей долей злорадства представлял, как ответит, что дочь через три дня должна быть в колледже в Аризоне.

Голов было забито немало, и к концу игры команда приглашенной школы вела со счетом 26:20. Все болельщики встали и дружно подбадривали своих, Ромеро же продолжал сидеть в одиночестве и изучать свои руки. Когда просвистел свисток, означавший, что до окончания игры осталось всего две минуты, тренер подскочил к Ромеро и что-то ему сказал. Ромеро медленно, почти лениво, поднялся, надел шлем и затрусил на поле. Мяч находился у команды противника на сорокаярдовой линии.

Ромеро занял позицию на безопасном от них расстоянии, на двадцатиярдовой линии, и встал, небрежно уперев руки в бока. Как только пробили по мячу и игроки с его половины поля бросились к нему, он сделал обманное движение, поймал мяч, потом вдруг потерял его. С трибун донесся стон разочарования. Мяч заскакал к боковой линии, Ромеро помчался за ним следом, противники в красных футболках дружно бросились вдогонку. Он остановил мяч ногой, затем остановился сам. Двое мальчишек из команды противника промчались по инерции мимо. Легкой трусцой Ромеро добежал почти до линии ворот, потом, когда его почти уже догнали, вдруг резко изменил направление и зигзагом, точно заяц, метнулся к противоположной боковой линии. Ловко увернувшись еще от одного преследователя, он выбрал подходящий момент и вырвался на свободное пространство. И побежал невероятно быстро, держась вблизи боковой линии. Рядом никого не было, игроки в красных футболках безнадежно отстали. Он пересек линию вратарской площадки, на последних десяти ярдах даже нарочно замедлил бег, затем приостановился и небрежно пробил по мячу.

— Черт побери! — громко воскликнул Хейзен, стараясь перекрыть свист и рев трибун. — Я думал, что отправляю в Данбери ученика, а оказалось, прислал сюда хитрого кролика.

Товарищи по команде окружили Ромеро, хлопали его по спине, пожимали руку, но сам он, казалось, вовсе не радовался, а лишь снисходительно терпел эти знаки внимания. И только когда затрусил обратно, к скамейке запасных, и по пути его перехватил Роллинз, сгреб в объятия и высоко поднял, словно ребенка, Ромеро позволил себе улыбнуться.

И, уже уходя с поля, махнул один раз рукой, даже не глядя на трибуны, где болельщики, стоя, приветствовали его аплодисментами.

Он медленно приблизился к скамейке и снова уселся, на самый ее краешек, где просидел почти всю игру. Лицо его было невозмутимо. Снял шлем и снова уставился на руки, безвольно повисшие между коленями. Подошел тренер и одобрительно похлопал его по плечу, но Ромеро даже головы не поднял.

Соперники успели обменяться еще двумя ударами, и тут просвистел финальный свисток. Игра закончилась вничью, со счетом 26:26. Ромеро поднялся и побежал в раздевалку, принимать душ и переодеваться, стараясь опередить толпу болельщиков, которая бросилась следом за ним.

В павильоне были расставлены столы и стулья и организован буфет — длинная стойка, на которой выстроились тарелки с маленькими бутербродами и пирожными. Обслуживали и разливали чай жены преподавателей. Стрэнд с Хейзеном уселись за столик, а Кэролайн с Конроем пошли за чаем. Стрэнд улыбнулся, заметив, как мальчик, просивший у Кэролайн телефон, быстро поднялся и перехватил ее по пути к буфету.

В помещении стоял тихий гул голосов. Родители и ученики разбились на группки; похоже, все были довольны, как проходит этот день.

Наблюдая за родителями, вежливыми и цветущими мужчинами средних лет и их нарядно одетыми женами, Стрэнд вдруг почувствовал, что все они тем или иным образом связаны с Хейзеном, что между ними существует некое притяжение. То были банкиры, крупные торговцы и коммерсанты, председатели всяческих советов директоров, вершители судеб, судьи и толкователи законов, менеджеры крупнейших предприятий и состояний, архитекторы политических побед, люди, к которым прислушивались сенаторы и законодатели. И их дети являлись наследными принцами и принадлежали к классу, который вроде бы и не признавался в Америке как класс. Однако Ромеро непременно провел бы тут аналогию с Древним Римом, где одной из самых привилегированных групп населения считалось сословие всадников.