В иных людях их чрезмерная разборчивость да склонность к нездоровой критичности, так же как у других свойственное им нравственное малодушие, равно преграждают им путь к получению сугубо материальных благ от тех особ, чьи мотивы, когда они предлагали свои услуги, не были вполне чисты и безупречны да в отношениях с коими прежде, быть может, была некая прохлада или равнодушие. Но когда для одних принятие сей услуги и впрямь удобно и желанно, а другим это не сулит ни малейшего вреда, тогда не возникнет никаких разумных возражений, кои помешали бы ответить на любезное предложение немедленным согласием. А если тот, кто соглашается на услугу, имеет положение в обществе и состояние, равное состоянию предлагающего, и, возможно, большее состояние, чем у предлагающего, и посему за любую услугу, кою он принимает, он сможет щедро вознаградить самым естественным образом в будущем, то тогда все мотивы поступков предлагающего обусловлены лишь соображениями выгоды. И даже когда он прикидывает в уме тысячу непостижимых, мельчайших «за» и «против» в отношении предполагаемой уместности, да правил приличия, да последовательности своих действий, уж будьте уверены, и в добрую минуту сердечной полноты ни один из этих раздумчивых барышников не оставит без внимания появившийся на горизонте парус наивного человека. Наивный человек принимает все за чистую монету и беспечно подводит себя под огонь своеобразного юмора нашего мира; он никогда не чувствует каких-то терзаний, получая величайшие возможные одолжения от тех, кто и имеет возможность оказать их, и свободен в своем выборе для этого. Он и сам оказывает одолжения при удобном случае, поэтому, по сути, обычно вылезает вперед, питая самые благие побуждения, чтобы навязать свои благие соображения раньше всех прочих возможных предложений, видя, что принятие услуги может только еще больше обогатить его косвенным путем для его же больших благодеяний в будущем.

А что до тех, кто никоим образом не притворяется перед собой, что управляет своим поведением, размышляя о природе истинной щедрости, и в глазах коих такие любезные предложения исходят от тех лицемерных особ, в коих они подозревают своих тайных врагов, то для таких людей, если только их собственная суетная манера поведения вдруг не приведет к невежливому напрасному отказу от таких предложений, или если они втайне злы или равнодушны, или же если они вполне могут удовольствоваться чувством тайного превосходства и главенства (драгоценное качество, коим обладают очень немногие), то тогда насколько же восхитительным для таких людей будет, под видом простой уступки в его собственных добровольных предложениях, использовать своего врага благородным образом. Кому интересно знать, для чего еще нужны враги, как не для того, чтобы использовать их в своих целях? В грубые века мужчины с копьями охотились на тигра, потому что они ненавидели в нем вредоносного дикого зверя, но в наши просвещенные времена, хотя мы любим тигра не больше, чем всегда любили, все же мы охотимся на него главным образом из-за его шкуры. Мудрый человек станет потом носить шкуру этого тигра, каждое утро будет надевать ее, как плащ, чтобы уберечься от холода и покрасоваться. С этой точки зрения враги куда более желанны, чем друзья, ибо кто будет охотиться на честную любящую собаку и убивать ее ради шкуры? И разве собачий мех так же ценен, как тигриный? В иных случаях трезвый расчет подсказывает прямыми уловками сделать некоторых доброжелателей врагами. Это неправда, что, занимаясь политикой, мужчина не должен наживать себе врагов. Иные люди, будучи вашими доброжелателями, могут быть не только бесполезными, но даже настоящей помехой в ваших планах, однако в качестве подчиненных врагов вы можете смело использовать их в вашем общем замысле.

Но в эти неуловимые тонкости хладнокровной тосканской политики[131] Пьер пока еще не был посвящен – до настоящего времени его жизненный опыт не обладал для этого ни разнообразием, ни достаточной зрелостью; кроме того, он также был слишком великодушен сердцем. Однако позже, в более зрелые годы, хотя его доброта все же не позволит ему воплотить в жизнь принципы, подобные тем, о коих мы только что рассказали, тем не менее ему хватит ума ясно понять их практичность, в коей, впрочем, не всегда состоит вся суть. Но как правило, сие подтверждается мировым опытом, что люди отказываются от единственного средоточия всей проницательности, коя не открывается по-настоящему в их обычной будничной жизни. Это весьма распространенная ошибка иных людей, неразборчивых, язычески мыслящих, эгоистичных, беспринципных или откровенных мошенников, – полагать, что верующие, или великодушные, или добрые люди не обладают необходимыми знаниями для того, чтобы стать неразборчиво эгоистичными, не обладают достаточными навыками, чтобы обратиться в беспринципных мошенников. И вот – благодарение миру! – есть множество шпионов на этой земле, кои пребывают в заблуждении насчет странствующих простаков. А эти странствующие простаки кажутся поступающими по принципам, кои в определенных случаях мы не так уж стремимся усвоить, показывая, что мы уже и так знаем очень много, при этом скорее производим неблагоприятное впечатление невежественных. Но здесь мы балансируем на грани мудрости такого сорта, коей очень хорошо обладать, но в коей очень недальновидно признаваться. Все же есть те, кто, по сути, порвал с миром, и все, что связано с этим миром, стало им настолько безразлично, что они мало заботятся о том, в каком простом светском неблагоразумии их можно обвинить.

Если таковыми не были его сознательные рассуждения, подобно искренне-благожелательным или нейтральным размышлениям, кои мы впервые перечислили выше, это точно были какие-то родственные им рассуждения, кои побудили Пьера прямо, по-мужски, полностью принять предложение кузена погостить в его доме; благодарить его снова и снова за проявленную невероятную доброту касательно заранее нанятых слуг и прочего, да и за хлопоты о серебре и фарфоре, но напомнить ему, тем не менее, что он ни разу ничего не упомянул о винах, и просить его запастись несколькими дюжинами самых лучших марок. Он был бы также весьма признателен, если тот лично приобретет у своих лучших знакомых торговцев небольшой мешок настоящего кофе мокко; но только пусть Глен прикажет, чтобы кофе не был ни молотым, ни жареным, поскольку Пьер полагает, что оба эти дела, чрезвычайно важные и определяющие вкус напитка, должны быть выполнены непосредственно перед его приготовлением и подачей к столу. Он не сказал, что заплатит за вина и мокко, рассчитывая на простую невнимательность со стороны своего кузена, и намекал на лучший для этого способ. Он заканчивал свое письмо фразой, что, хотя слухи о назначенном дне и скором бракосочетании были, к сожалению, преувеличены, все же он не оставит щедрое предложение Глена как просто основанное на том предположении и, следовательно, не будет заблуждаться, но, наоборот, рассматривает его как всецело правильное для любого времени, кое будет удобно Пьеру. Вне всяких сомнений, он был обручен и надеялся жениться прежде, чем сойдет в могилу; и меж тем Глен его обяжет, если даст знать старому клерку, чтобы тот съехал.