Так она и осталась сидеть, тихонько плача от ужаса и горя случайной находки и утраты, прижимая к себе голову Егора, укачивая его, повторяя как заклинание просьбу не уходить, поговорить с ней. Неизвестно, сколько бы она так просидела, но через несколько долгих часов пришли невольники и буквально силой оторвали рыдающую женщину от мертвого русского военного, удивляясь и тихо переговариваясь, поминая Всевышнего и прося не дать им такой участи, как сумасшествие.

А потом прозвучало слово – расстрел, но Эра не дрогнула, а лишь отрешенно и не мигая уставилась в маленькое узкое оконце. Пытаясь запомнить день, его закат, ночь. Она в той же позе встретила рассвет, но так и не дождалась своих палачей. Вокруг лагеря было странно тихо. И когда солнце взошло в зенит, Эра вышла из своей тюрьмы, без препятствий. Боевики, сбившись в кучу, молились, смеялись, кидались друг в друга песком и камнями.

– Безумцы, – прошептала Эра и поискала глазами тело Егора. Но его нигде не было, и она побрела меж невысоких полуобрушенных строений, взглядом ища того, кого никогда не надеялась найти и, тем более, опять потерять.

Она брела по пустынной восточной дороге, обхватив себя руками и думая о Егоре когда шум лопастей буквально навалился на нее.

– Эра! – закричали сверху. – Эра!

Она не отозвалась. А потом и вовсе не заметила, как за ней спустились и помогли взобраться в вертолет.

Желтый лоскут пустынной земли удалялся, а Эра продолжала смотреть в проем двери, все еще ища глазами своего сына… Это был не тот день и час, который она так ждала, совсем не тот.

Время всегда небрежно относится к нам, не хранит как следует, не исполняет желаний, которые мы запланировали, не дает горевать или любить вечно, оно лишь констатирует, как статист: прошло много секунд или несколько. Пробежала жизнь, или так долго тянулся день. Время равнодушное, но это лишь человеческие впечатления, потому что на самом деле время – наш безмолвный спасатель, который порою превращает год в десятилетия, а сотни лет в тысячи. Темпы цивилизации ускоряются, а память, охватывающая дни, превращается в годы, мы забываем мелочи, а потом важное. Время хитрит, но оно работает на нас. И это очень важная константа, которую Создатель окрасил в не менее важный цвет человеческих эмоций и судеб.

Падение было хуже побега. Горячее, жгучее, он чувствовал, как горят крылья, как сгорает кожа рук, как реальность сменяется реальностью, как жаром обдувает его лицо. Затем удар, темнота. Свобода…

Когда он открыл глаза, яркий свет небес ударил в лицо. Наконец-то! Тело ныло и болело от ожогов и невероятных перегрузок. Он расслабился, пропуская сквозь себя свет утра и восходящего солнца. Он творил себя, материализовывал костяк, органы, мышцы, кожу. Как чувствительна плоть человеческая! Нежные касания желтой звезды стали ощущаться как агрессивные: ничего, это такие пустяки. Он еще больше расслабился, прислушался, змея ползла по песку в его сторону. Мгновение – и она была зажата в мощном кулаке.

Ну-ка расскажи мне, где я и как я смотрюсь со стороны? Он поднял руку с извивающейся ядовитой змеей над собой. Его глаза, все еще закрытые, видели мир глазами змеи. Но этого было недостаточно, и бедная гадина, вздрогнув, стала кусать его за кулак, потому что невероятно острое зрение и обоняние обрушились в ее неготовый для вместилища большего сознания мозг.

Да, это его лицо! Его мир! И теперь его планы изменились. Он отомстит. Потому что, лишь отомстив этой изношенной, как проститутка, цивилизации, он снова обретет покой. И это не возвращение власти, а кое-что похуже. Он рассмеялся. А теперь, как всякая гадина, знающая и дрожащая пред ликом моим, скажи, как зовут меня? Змея зашипела и вновь вцепилась в держащую ее руку, но кулак лишь крепче сжался. И тогда ядовитая тварь, неестественно растягивая пасть с капающим ядом, произнесла:

– Дииииил…

Не слышу! Повтори!!

– Дииааааавоооооол….

Дил рассмеялся, раздался еле слышный хруст ломающегося гибкого хребта змеи. Затем он отбросил ее в сторону, невероятным образом стряхнул с руки укусы и яд и расхохотался сильнее, продолжая упиваться проникающей, все истребляющей жарой земного светила. Рукой он провел по руке и в районе локтя с шипением возник изысканной работы рисунок синей розы. Аравия! Старое доброе место всех настоящих и вымышленных грехов и подвигов! Какая ирония!

Задул слабый ветер, осторожный ветер-разведчик, вероятно, какого-то местного духа, слегка присыпал его палящим песком и отпрянул прочь, видимо, испуганный находкой.

И покорились мне пески Аравии! И покорится мне весь мир! Ибо я новый Бог, а все прежнее – лишь полоненные тени былых Волода-ров Земли моей!!

Белый верблюд уверенно и величественно двигался через аравийскую пустыню. Венера, укутанная в платок, прятавший ее от обжигающего солнца пустыни, ехала верхом. В руках она держала компьютерный планшет, быстро скользя пальцами по его сенсорной поверхности. Жара нарастала, по мере того как темнел горизонт. Вероятно, надо было послушать местных стариков и не выдвигаться до завтрашнего дня, пока не пройдет песчаная буря. Но ее ждали, ждали и срочно, как говорят в одной старой песне – приказа верить в чудеса не поступало, надо было получить данные научной группы, расположившейся у монастыря Белой Тары. Надо же! Венера улыбнулась, как все перемешалось-то! Монастырь Белой Тары за аравийской пустыней!

Внезапно верблюд фыркнул и напрягся, по его большому телу прошла дрожь, и Венера успокаивающе похлопала его по загривку.

– Все хорошо, малыш, все хорошо, – она огляделась в поисках того, что напугало верблюда.

– Силы небесные! – Венера достала радиотелефон и связалась с лагерем.

– Я, вероятно, задержусь, Ян Вильгельмович! Тут человек посреди пустыни.

– Эра, детка! Аккуратнее! Скорее всего, кто-то не рассчитал свои силы!

– Я всегда аккуратна.

Венера, или Эра, как звали ее всю взрослую жизнь другие люди, слезла с верблюда, переговариваясь с Яном Литке. Старый профессор слыл отшельником, был нобелевским лауреатом в области нейрофизики, да и просто другом ее погибших родителей. Сейчас Ян Вильгельмович вел засекреченные изыскания за пределами Родины и во благо ее. Эру Ян любил как дочь, лишь с ним она могла быть откровенной и естественной. Ян всегда давал нужный совет, всегда оказывался в трудную минуту рядом и, как строгий отец, мог журить и хвалить. Похвала Яна для Эры означала очередную победу в жизни. Их нередко сталкивало по ходу работы. Ян никогда не задавал Эре вопросов о ее работе, за что она была ему очень признательна.

Эра нагнулась к человеку. Мужчина с обожженным солнцем лицом, видимо, был без сознания. Она приподняла его голову и осторожно стала поить из фляги. Человек застонал и открыл глаза.

– Прекрасно. Вы меня слышите? – Эра обращалась к незнакомцу.

– Русская? – человек говорил с акцентом.

– Да, меня зовут Эра.

– Эра для меня одного, – попытался пошутить человек.