с каждым мгновением удлинялись. Но он не стал смотреть в лицо леди Элинор. Он вновь решительно зажмурился, воображая страницу с текстом.

Он ступнями почувствовал жар, а затем мучительную вспышку боли от пламени, лизавшего его лодыжки. Но каким-то образом, отчаянным усилием воли, словно пробуждаясь от удушающего кошмара, он увидел перед собой вожделенный пергамент и написанные на нем слова:

«И обоих сожгли на костре на площади Хагдона за прегрешения их против Господа и человека».

Буквы поплыли перед глазами, отступая и приближаясь на листе пергамента, все еще огромном и туманном. Но треск под ногами затих, в воздухе больше не чувствовалось влажности, и холода, и едкого запаха дыма. На мгновение сэра Родерика охватило смятение, бешено закружилась голова, а затем две его сущности воссоединились и он обнаружил, что сидит в кресле в библиотеке Хагдонов, с манускриптом в руках, широко раскрытыми глазами глядя на последние строки.

Он чувствовал себя так, будто пережил многолетние адские мучения, и его все еще переполняли печаль, сожаление и ужас, которые могли принадлежать лишь его давно умершему прародителю. Однако все это, разумеется, был сон, пускай ужасный и слишком реальный, каких сэр Родерик до сих пор ни разу не испытывал. Вероятно, он заснул над старой рукописью… Но если это был всего лишь сон, почему тогда так страшно болят лодыжки, будто их опалило огнем?

Наклонившись, он взглянул и увидел под брюками двадцатого века уходящие вверх следы недавних ожогов!

Неизмеримый ужас

Я вовсе не намерен хвастаться тем, что малодушие никогда не входило в число моих недостатков. Да и какой смысл, если учесть мой почтенный послужной список эфирного пилота шести межпланетных экспедиций? Но скажу вам одно: на Венеру я больше не вернусь ни при каких обстоятельствах – ни ради платины и радия в ее горных склонах, ни ради целебных смол, пыльцы и растительной амбры ее лесов. Всегда найдутся другие, готовые рискнуть собственной жизнью и рассудком на венерианских факториях, или глупцы, что еще попытаются совершить кругосветное путешествие вокруг планеты, полной невиданных опасностей. Но я уже отдал свой долг сполна и убедился на собственной шкуре, что Венера – не для человеческих нервов или разума. Одного только омерзительного многообразия ее перегретых джунглей хватило бы любому, не говоря уже о гибели многих поселений, напрочь стертых с лица планеты за время между отлетом одного космического транспорта и прибытием следующего. Нет, Венера не предназначена для человека. Если все еще сомневаетесь, послушайте мой рассказ.

Я участвовал в первой венерианской экспедиции под командованием адмирала Карфакса в 1977 году. Тогда мы смогли всего лишь совершить посадку, после чего пришлось возвращаться на Землю из-за серьезного просчета, приведшего к нехватке кислорода. Как выяснилось, подолгу дышать плотным, насыщенным паром воздухом Венеры небезопасно, а мы не могли позволить себе перерасход содержимого наших цистерн. В 1979 году мы вернулись на планету, на этот раз полностью экипированные для того, чтобы достойно встретить любые непредвиденные случайности. Мы высадились на высоком плато недалеко от экватора. Это плато, относительно свободное от пагубной флоры и фауны бескрайних парны́х джунглей, стало базой для наших исследований.

Адмирал Карфакс оказал мне честь, поручив управлять планетарным катером, детали которого были извлечены из брюха громадного космического корабля и собраны воедино уже на поверхности планеты. Я, Ричард Хармон, был всего лишь инженером, третьим помощником пилота, и не претендовал на известность в научных кругах, зато компанию мне составляли четверо всемирно известных специалистов: ботаник Джон Эшли, геолог Аристид Роше, зоолог Роберт Мэнвилл и глава Межпланетной разведки Хьюго Маркхайм. Карфакс и остальные шестнадцать участников экспедиции должны были оставаться на космическом корабле, пока мы не вернемся с отчетом. Нам предстояло лететь вдоль экватора, делая частые посадки для подробных наблюдений, и по возможности совершить полный виток вокруг планеты. В наше отсутствие планировалось собрать второй катер для меридионального путешествия через полюса.

Катер принадлежал к тому типу летательных аппаратов, которые теперь широко используются для полетов на любой высоте в пределах земной атмосферы. Изготовленный из закаленного неонином алюминия, просторный и удобный, с иллюминаторами из синтетического хрусталя прочнее стали, он герметично закрывался. На нем имелись как обычные двигатели, приводимые в действие силой взрывной атомной энергии, так и резервные старые электросолнечные турбины на случай чрезвычайной ситуации. Катер был снабжен системами обогрева и охлаждения и вооружен электронными пулеметами сорокамильной дальности стрельбы. С собой у нас имелся богатый арсенал личного оружия – инфракрасных гранат, тепловых трубок и нуль-трубок, – поскольку никто не знал, какие враждебные формы жизни могут нам встретиться. Оружие это относилось к числу самых смертоносных приспособлений из всех, когда-либо изобретенных человеком, и даже ребенок мог бы с его помощью уничтожить целую армию. Однако сейчас его действенность вызывает у меня лишь улыбку…

Плато, на котором мы высадились, находилось высоко в горах. Мы назвали их Пурпурными, потому что они от подножия до вершины поросли огромными двухфутовыми лишайниками, окрашенными в сочный цвет тирского пурпура. Подобные же участки имелись и на самом плато, где слой почвы был слишком тонок, чтобы питать более развитые и сложные растительные формы. Именно здесь, посреди поля лишайников, среди многочисленных гейзеров и фантастических рогатых вершин, появлявшихся и исчезавших в атмосферных испарениях, мы и расположились. Но даже тут нам приходилось надевать охлаждающие скафандры и кислородные баллоны каждый раз, когда мы выходили из корабля, – иначе мы обварились бы в считаные минуты, а неземные газы в местном воздухе быстро бы нас прикончили. Собирать в таких условиях катер было занятно – в громадных надутых скафандрах и масках из зеленого витролиума мы, вероятно, напоминали команду демонов, что изнемогают от трудов в дыму Геенны.

Никогда не забуду тот час, когда пятеро из нас, отобранные для первого рейса, вошли в катер, попрощавшись с адмиралом Карфаксом и остальными участниками экспедиции. Отчего-то волновались мы еще больше, чем в тот день, когда наше путешествие через звездное пространство только начиналось. По сравнению с ним двадцать три тысячи миль предполагаемой кругосветки выглядели сущей мелочью, но кто бы мог представить, какие невероятные чудеса и диковины неведомой жизни мы обнаружим! Если бы мы только знали правду… впрочем, нам повезло, что мы не могли ее знать…

Двигаясь очень медленно, почти над самой поверхностью, мы покинули плато и, пролетев через заросшее джунглями ущелье, спустились к экваториальным равнинам. Порой, даже когда мы почти задевали верхушки деревьев, нас окутывали клубящиеся громады облаков; иногда попадались просветы, где видимость, хоть и туманная, составляла несколько миль,