Смит, словно подслушавший ее мысли, усмехнулся:

— Уверена, что тебе это интересно?

Он посмотрел испытывающе, будто за вопросом скрывалось нечто больше, чем могло показаться на первый взгляд. Эмили сделала вид, что не поняла подтекста и пожала плечами.

— Конечно. Почему нет?

— Почему нет… — тихо повторил Смит и, горько усмехнувшись, продолжил: — Моя мать уверилась в мысли, что, только удочерив тебя, мы сможет отплатить за то, что ты сделала для нас.

Эмили ошарашенно открыла и молча закрыла рот. Наверное, у нее начались слуховые галлюцинации. Какой необычный побочный эффект переохлаждения…

— Патрик горячо одобрил эту идею, — не обратив внимания на ее реакцию, проговорил Смит. — Если тебе интересно, я в принципе тоже был не против.

— Ты… сейчас издеваешься? — с подозрением уточнила Эмили.

— Возможно, но самую малость — заверил он. — Первые пару лет в моей семье только и разговоров было, что о тебе. Патрик поддерживал идею удочерения, опасаясь, что шарки доберутся до тебя и отомстят, а мама… Думаю, мама просто хотела заполнить образовавшуюся в сердце пустоту заботой об еще одном ребенке. Она часто говорила, как благодарна тебе и как сильно восхищается твоей отвагой… Ты знала, что тех копов, которые вели расследование и оказывали на тебя психологическое давление, вскоре посадили за решетку? Они оказались связаны с группировкой шарки.

Эмили мотнула головой. Язык присох к небу, и она никак не могла подобрать слова. Что ответить на монолог Смита? Черт, уж лучше бы он молчал! Так неловко Эмили себя уже давно не чувствовала. В то же время где-то глубоко в душе, в той части, которая была отдана маленькой девочке-сиротке, разливалось тепло — ее готовы были принять в семью!

Ее разрывало на части: разум говорил, что все это уже не важно, а сердце шептало, что еще как важно! Эмили хотела и в то же время боялась услышать детали той давней истории. Она сжалась, замерла, но продолжала слушать Смита.

— Наше первое прошение о твоем удочерении было отвергнуто сразу: после суда за тобой еще два года приглядывала полиция. Ради твоей безопасности на удочерение, от кого бы оно ни исходило, официально был наложен запрет.

Эмили кивнула. Это было так давно, что она смутно помнила детали, но что-то похожее припоминала. В те дни ее больше заботили отношения Артура и Джекки, чем отсутствие возможности обрести семью. К тому моменту она уже смирилась, что никто не полюбит ее как дочь. Кому нужен подросток? Все любят малышей, с ними куда как меньше проблем.

— Нам намекнули, что, если мы останемся в Сильвер-Бей, то на удочерение можно не рассчитывать — правоохранительная система просто не позволит, чтобы ребенок, участвующий в программе по защите свидетелей, вернулся в то место, где подвергался опасности. Так что мы довольно быстро переехали в Ирландию. Патрик перевелся из университета Сиднея в Дублин. Заодно он сменил и направление: бросил экономику и решил заняться изучением юриспруденции.

Эмили с неестественным любопытством рассматривала собственные ладони. Она не проронила ни слова, но лопатки буквально сводило от напряжения. Она продолжала внимательно слушать, не упуская из внимания ни одной детали.

— Нам не разрешили связаться с тобой. Как заинтересованные лица, мы попали под особый контроль со стороны системы опекунства. Патрик несколько раз пытался писать тебе, но письма приходили обратно нераскрытыми. Вскоре он забросил эти попытки. — Смит замолчал и перевел дыхание. Эмили чувствовала на себе его взгляд, но не спешила встретиться с ним глазами. — Повторное прошение мы подали через два года — к тому моменту, когда с тебя был снят контроль, и программа по защите свидетелей завершилась. И снова наше заявление отклонили. На этот раз аргумент звучал иначе: отказ второй стороны от процедуры удочерения. Ты отказала нам, Эмили, — хрипло закончил Смит.

Она вскинула голову и растерянно посмотрела на него.

— Что?

— Достигнув двенадцатилетнего возраста, ты получила право отказываться от удочерения в том случае, если приемная семья по каким-либо причинам не устраивала тебя. Ты воспользовалась этим правом.

Воздуха в легких стало не хватать, и Эмили сделала несколько жадных глотков ртом. Смит внимательно наблюдал за ней из-под полуопущенных ресниц.

— Я… Я помню тот момент. Тогда сказали, что меня хотят удочерить, но я даже фамилию семьи не спросила. Просто молча поставила подпись в бланке с отказом.

— Почему?

«Потому что не хотела расставаться с Артуром».

Сердце сдавило. До сих пор вспоминать о тех глупостях, что она натворила во имя любви к Артуру, было больно. Крестоносцы во имя Правого Дела совершили меньше ошибок, чем она, ослепленная своими чувствами.

— У меня были на то причины, — поколебавшись, туманно ответила Эмили. — Меня не пытались отговорить, потому что на тот момент я уже получала стипендию от государства за победы в олимпиадах. Деньги перечислялись детскому дому. Им было невыгодно меня отпускать.

Смит смерил ее долгим взглядом, от которого вновь стало не по себе, и пожал плечами:

— Как бы там ни было… Мама пережила эту новость стойко. Сказала, что это твое полное право — жить так, как ты считаешь нужным. А вот Патрик… Даже став известным адвокатом и обзаведясь семьей, он все равно периодически возвращался к мысли о том, чтобы разыскать тебя. Но поиски так и не увенчались успехами. Данные о тебе были закрыты. Даже с моим доступом я не смог найти сведения об Эмили Бриг. И лишь встретив тебя на «Олимпе», понял, почему.

— С восемнадцати лет мои данные засекречены, — кивнула Эмили. — Как только я оказалась в команде Рея, информация обо мне стала доступна лишь узкому кругу лиц. Обычная практика для полевых агентов.

Эмили старалась говорить равнодушно, но внутри все заледенело — перед глазами вновь всплыла картинка: она, несовершеннолетняя дурочка, совершившая государственное преступление, сидит в душной комнате и считает минуты до окончания допроса, который означал бы и конец ее жизни тоже.

— И все же даже для полевого агента твое досье неплохо… припрятано… — задумчиво протянул Смит.

Страх холодным потом коснулся спины, но Эмили лишь стиснула зубы. Дэн сдержал слово — прикрыл ее тогда и продолжает это делать до сих пор. И она не может позволить поймать себя на лжи — это будет стоить ей жизни, а ему — карьеры.

— Странно, что Патрик стал адвокатом, — заметила Эмили, меняя тему. — Всегда думала, что он выберет что-нибудь связанное с морем. Или на худой конец, что-нибудь более романтичное, чем копошение в талмудах закона.

Судя по смягчившемуся лицу Смита, ей удалось увести разговор в сторону — Патрик сейчас интересовал его гораздо сильнее, чем ее досье. Вопрос в другом: надолго ли она смогла отвлечь его? Эмили почувствовала себя лисой, которая отчаянно петляя, пытается сбить охотника со следа.

— Думаю, он принял это решение после суда над убийцей отца. Тот день изменил нас, нас троих: маму, Патрика, меня… Казалось, он не задел лишь тебя, хотя ты-то и принимала во всем происходящем самое активное участие. — Кривая улыбка наползла на лицо Смита, и тот заговорил тише, обращаясь как будто не к ней: — Как ты умудряешься попадать в эпицентр событий, но выбираться из него, не утратив собственного курса?