Осознав это, она испугалась: и своего страха не оставаться с любимым наедине, и его нежелания видеть этот страх…

Гораздо хуже было то, что постепенно это увидели и другие.

То ли актерами Алла и Егор были никудышными, то ли люди уловили эти незримые токи враждебного отчуждения, но вскоре Аллу стали осторожно расспрашивать: правда ли, что они расстаются?

А потом кто-то слил эту информацию в прессу.

Алла видела мерзкую статью в газете «Желтуха», подписанную Анастасией Цирулюк, – лживое измышление, дополненное сальными подробностями о мнимом романе между Егором и бывшим сисадмином «Желтухи» Вячеславом Семеновым.

Егор успел прочитать этот пасквиль, а вот отреагировать – нет.

На следующий день усталый мужской голос в телефонной трубке сообщил, что в лесу нашли тело выброшенной из поезда Виктории Черской.

Чтобы поехать на похороны матери, Егору пришлось перекроить свой график и спешно отснять целых три шоу, чтобы пустить их в эфир в назначенное время.

Кровавые точки в его глазах погасли.

Он совершенно перестал спать, без конца курил, пил кофе, сдабривая его успокоительными.

Сочетание кофеина и лекарств действовало странным образом. Пока сверкали софиты, Егор улыбался, без умолку тараторил в камеры тщательно выправленный редакторами текст. Но стоило камерам выключиться, он сдувался, как воздушный шар. Алле приходилось везти его домой – он даже не мог вести машину.

Егор теперь даже молчал не так, как раньше. Враждебность ушла, остались только отчаяние и боль.

Алла надеялась, что после похорон Виктории все наладится.

Но Егор оттолкнул ее, выдернул Инну из дома и утащил для серьезных переговоров, заявив, что этот разговор «не для посторонних ушей».

Быть «посторонней» оказалось больно.

Алла долго смотрела на початую бутылку коньяка, стоявшую на столе.

Антон тоже буравил сосуд грустным взглядом.

– Выпьешь? – буднично спросил он.

– Пожалуй, – ответила она.

Антон ловко набулькал в бокалы коньяка – ровно на два пальца, выудил из вазочки несколько шоколадных долек и подвинул их ближе к Алле.

– Как вы с Егором живете? – спросил он.

Алла пожала плечами:

– Сложно. По-разному. Сейчас скорее плохо, чем хорошо.

Антон вздохнул и залпом осушил содержимое бокала.

– А я сегодня с Машей виделся.

– Да ладно?!

– Серьезно. Она, оказывается, тут на гастролях вместе с театром и эпатажным спектаклем… про селедку. В роли мадам Кличко.

– Иди ты, – удивилась Алла. – Ну? Виделись, и что дальше?

Антон налил еще коньяку и рассказал.

Теперь, размытое коньячными парами, собственное поведение казалось ему жалким.

Кому была нужна его честность?

Да нужно было падать в ноги, прощения просить!.. И все было бы хорошо, все было бы как раньше. Дом, семья, работа, спокойный размеренный быт, о котором он мечтал долгие годы…

– Да-а, – протянула Алла. – Тупанул ты, конечно, Антоша.

– Тупанул, – согласился он и подлил ей коньяка. – И не знаю, что теперь делать.

– Да уже, наверное, ничего, – грустно ответила она. – Я ведь тоже… тупанула. Только вот никак не могу понять – в каком месте… Тошно мне. И без него тошно, и с ним. Дома находиться не могу, на работе – и того хуже, там еще и «лицо держать» приходится. А девки уже проведали, что у нас дело к разрыву, и подкатывают к нему, да еще так нагло! Устала… сил нет…

– Я тебя понимаю, – вздохнул Антон.

– Нет, не понимаешь…

– Прекрасно понимаю, – улыбнулся он, вспомнив телерекламу.

Алла поднялась, зацепила рукой стол.

Тот дрогнул, опрокинулся бокал с недопитым коньяком.

Антон спешно соскочил с места, Алла бросилась за тряпкой.

– Вот ворона, – досадливо воскликнула она, вытирая стол.

Антон по очереди поднимал солонку, вазочку с печеньем, стаканы, ставил их на место. Алла терла столешницу, раздраженно откидывая лезущие в глаза пряди.

В какой-то миг рука Антона соприкоснулась с ее рукой.

Оба отдернули пальцы слишком поспешно, чтобы это не бросилось в глаза. Воцарилось молчание.

– У тебя пятно на штанах, – негромко сказала Алла. – Надо застирать, а то потом фиг избавишься.

– Надо, – согласился Антон.

Они столкнулись в дверях…

Алла чуть смущенно смотрела на Антона снизу вверх. Он улыбнулся и, потянувшись к ее губам, поцеловал. Алла нервно переступила с ноги на ногу, но Антон прижал ее к себе, ухватив одной рукой за талию, а другой придерживая затылок, не давая высвободиться, вздохнуть, оторваться. Их губы пахли коньяком и шоколадом, а мир с его сложностями отодвинулся куда-то вдаль, растворяясь на периферии серой тенью…

– Что мы делаем? – прошептала она.

– Целуемся, – ответил Антон.

Антон еще крепче прижал Аллу к себе, его рука опустилась ниже, к гладким полукружиям ягодиц.

– Мы не должны, – прошептала Алла.

– Не должны, – согласился он и потянул вверх ее кофточку.

Она дернула молнию на его джинсах. Антон властно тащил ее за собой, и она провалилась в сладкое безумие, откуда вынырнула лишь на миг, когда с треском улетел в сторону бюстгальтер, а Антон с рычанием бросил ее на кровать – ту самую, где она вчера так долго лежала без сна…

И в тот момент, когда Алла, вцепившись в ягодицы Антона сладко выдохнула в экстазе, дверь бахнула с пушечным грохотом!

Там стоял Егор с почерневшим от ярости лицом.

Позади маячила ехидно ухмыляющаяся Инна.

За ее плечом виднелся лохматый, ничего не соображавший спросонок Димка.

Пока всхлипывающая Алла и мрачный Антон собирали вещи, нервно дергающийся от каждого звука Дима, мрачная Инна и белый от плохо сдерживаемой ярости Егор курили на кухне. Из гостиной доносились приглушенные звуки: шуршала бумага, трещали раскрываемые молнии сумок, звучали обрывки фраз.

– Егор, – наконец произнес Дима. – Ты их что, вот так просто на мороз выставишь? Ночь на дворе…

– Вот так просто выставлю, – холодно ответил Егор, не поворачиваясь.

– И куда они пойдут?

– Мне нет до этого никакого дела. Им явно не будет скучно вдвоем. Или ты предлагаешь сделать вид, что ничего не было?

– Дима, не лезь, – сказала Инна. – Егор прав.

– Да что с вами случилось? – вскричал Дима. – Ведь все было хорошо! У всех нас все было хорошо!

Инна презрительно улыбнулась.

Егор даже головы не повернул.