Как он оправдает свое поведение в фирме?

Есть ли ему до нее дело?

Последний вопрос ранил особенно больно. Ему было не все равно. Видит Бог, он работал достаточно упорно.

Возле булочной Джек нырнул в подъезд, поднялся – и вдруг резко замер, увидев на площадке возле своей двери девушку. Забившись в угол, она дрожала; глаза так закатились, что виднелись только белки. Джеку потребовалась секунда, чтобы узнать девушку из квартиры в Шарлотт. Он видел только половину лица и один глаз.

Что она здесь делает?

– Извини. – Джек наклонился ниже, не зная, как ее поднять. – Хм, мисс… – Он протянул к ней руку, но замер – у нее открылся рот. – Э-эй, – позвал Джек.

И тут девушка закричала.

* * *

Кри не понимала, где она и что происходит. Мир был кровав и жесток, как зазубренный осколок. Она ощущала нож в руке, рукоятка осклизла от теплой крови и казалась чем-то живым. Темная ночь смешалась с плохо освещенным коридором.

Пронзительно кричали изувеченные мужчины.

И она кричала.

– Не подходи ко мне, не подходи!

Она отшатнулась в угол.

– Всё в порядке…

Шатаясь, Кри поднялась на ноги. Коридор накренился, и на секунду она ощутила на коже дыхание огня, давящую волну стенаний сотни рабов, перетаптывающихся с ноги на ногу и не отрывающих глаз от земли.

– Кто вы?

– Меня зовут Джек Кросс. Мы недавно встречались. Я здесь живу.

Кри оглядела лестницу, оштукатуренные стены.

– У меня был нож…

– Нет. Ножа не было.

Кри дважды моргнула. Она могла довериться или нет, могла уйти или остаться. Она думала, что они, возможно, хотят одного и того же, она и этот адвокат, но Кри никогда не видела снов глазами Айны, вот как сейчас. Она помнила висельное дерево и держала в руке нож, но не знала ни причин, ни последствий, ни необузданных страстей, ни пугающей радости от воплей умирающих мужчин.

– Ладно, одну секунду. – Сон не отступал. Он порхал рядом, как живое существо, которое хотело, чтобы Кри поняла: Айна жила на самом деле, это не сказка. Кри заставила себя выпрямиться, открыть глаза и стать той девочкой, какой она была всегда, просто девочкой. Порывшись в заднем кармане, достала клочки бумаги. – Простите, ваш рисунок порвали.

– Поэтому ты здесь?

– Где вы его взяли?

– Зайдешь? – Адвокат несколько долгих секунд смотрел ей в лицо. – Тебе захочется это увидеть. – Внутри квартира оказалась темной и пустой. – Погоди минутку. Извини. – Он нашарил выключатель, помедлил. – Не пугайся.

Комнату залил свет, и Кри сощурилась. Рисунки висели на стенах, шкафах, дверях. Они устилали столы и диван, расползались из стопок по полу. Кри увидела поляну, словно ей снова было пять лет, и услышала голос бабушки. «Ты никогда не должна туда ходить, – говорила она. – Не ближе этого места, даже когда подрастешь…»

– Их рисовали очень давно. – Джек смотрел, как она идет по комнате, и объяснял, откуда взялись рисунки. – Художник рисовал их на протяжении всей жизни: в один год десять штук, в следующий – сто. В них есть какая-то последовательность. Я не могу ее понять. Что-то в манере работы. Видишь, на некоторых рисунках участки гораздо более темные, глянцевые. Я изучал их много дней и почти разгадал. Это как слово, которое вертится на кончике языка.

Некоторое время он продолжал в том же духе, но Кри не слышала его. Рисунки растревожили воспоминания о зимах, проведенных в Пустоши: короткие холодные дни, огонь больших костров, люди, снующие из одного домика в другой. Она была слишком мала и не понимала, что они боятся, но рисунки отражали ощущение полного одиночества.

– Я видел это место. – Джек коснулся рисунка с водопадом и деревом. – Не помню, где точно, но я видел его и испугался. В этом болоте пропадали люди. Люди погибали, и я ищу ответов. Надеюсь, ты сумеешь мне помочь.

– Со старыми историями?

– С историями, да. И мне хочется найти этот водопад. Завтра собираюсь поискать.

– Вы говорите, люди погибали. Вы имеете в виду чужаков?

Джек осторожно кивнул.

– Начните сначала, – сказала она. – Расскажите мне всё.

Рассказ занял время, и Кри узнала больше, чем рассчитывала. Услышала про зверолова, найденного замерзшим в русле ручья, про геодезиста, наткнувшегося на логово гремучей змеи и получившего тридцать семь укусов, из них девятнадцать в лицо. Джек рассказал про мальчишек, пропавших в болоте, про такое количество погибших и исчезнувших людей, что Кри даже не верилось. Но он показал статьи и старые объявления о розыске.

– Никогда об этом не слышала.

– Мало кто слышал.

– Что насчет вашего друга?

– Не злитесь.

– Вы про судебное разбирательство? – Кри отвела взгляд, потому что слово «злитесь» показалось ей неправильным после таких снов. Она могла закрыть глаза и увидеть Джона Мерримона летом 1853 года: его лицо над умирающей женой, то же лицо, но пожелтевшее от игры огня и теней. Она четко видела сон, словно сама переживала все это. Значит, ей ничего не оставалось, кроме как ненавидеть. Сколько той ненависти передалось по наследству, чтобы обрушиться на Джонни? Она не знала, но видела его у ворот, а на земле – его кровь. Ей было страшно, но жалости она не чувствовала. Слишком многое лежало между их семьями – рабство, кровь и предательство. – Это была ошибка. Я, наверное, пойду.

– Сейчас полночь. – Кри посмотрела в окно, на город. – Здесь всего одна спальня, – продолжал Джек. – Но можешь ее занять, если хочешь. Дверь запирается.

Кри терзалась сомнениями, но идти было некуда. Только не к матери. И не в Пустошь.

– Быть может, на диване…

– Ложись прямо здесь. – Он достал постельное белье и подушку. – Я спал на нем. Удобно.

Кри благодарно кивнула, а когда Джек ушел, села на диван, прямо держа спину. Изучающим взглядом обвела рисунки на стенах – темные участки, искусно использованные куски свободного пространства.

Подойдя к стене, она сняла один набросок, наклонила под углом к свету, потом отступила, чтобы видеть как можно больше рисунков одновременно. Секунду подумав, удалила еще один рисунок, потом сразу шесть. Она поняла, что некоторые находились там, где нужно, но многие – нет. Стоя на месте, Кри медленно поворачивалась, подмечая неправильности, словно следуя инстинкту. В течение первого часа она полностью очистила две стены и начала заново. Бо́льшая часть ночи ушла на то, чтобы постичь замысел художника, понять, что он спрятал. Самые темные наброски сконцентрировались по центру. Уголки листов соприкасались, местами накладывались друг на друга. Тридцать рисунков вместе составили единую картину, занявшую почти всю стену. Кри ощутила холодный взгляд из тьмы, пронизанной отблесками огней.