Взбодренные обещанием на три дня получить в свое полное распоряжение небедный город, поляки бодро взялись за дело. Было сколочено множество лестниц, заготовлены щиты-павизы и сделано несколько таранов. За пару дней бойцы Владислава все приготовили, а затем, после молебнов и исповедей, под напевы трех десятков католических священнослужителей воины двинулись на штурм, который закончился неудачей и большой кровью.

После этого приступы шли без остановок. Отряды сменяли друг друга, но все было бесполезно. Запасов в городе было много, точно так же как и воинов, и Пырыца держалась. И только один раз воины Владислава смогли взобраться на стену и закрепиться на ней. Храбрые лужичане, презрев смерть, неудержимым живым потоком подкатили к городу. Теряя товарищей, они смогли взобраться наверх и даже захватили небольшой пятачок на прилегающих к стене улочках. Но тут в дело вступил резерв поморян, несколько витязей Триглава и полусотня варягов, и лужицкие сербы не выдержали. Они прыгали со стен и бежали без оглядки, лишь бы только не оказаться на пути грозных рыцарей Щецинского храма, и тогда князь-кесарь на время прекратил бесполезные штурмы и дал своим отрядам кратковременный отдых.

Пока воины польского войска приводили себя в порядок и восстанавливали силы, Владислав допросил пленных, которых захватили лужичане, и узнал, что Пырыцу обороняет почти тысяча воинов, которыми командуют руянский воевода Крут Зима и витязь Сивер. Помимо мужчин, готовых умереть, но не сдать город, за стенами больше никого не было, поскольку женщины и дети, вместе со всем своим добром, еще месяц назад огромным обозом ушли в Щецин. Это было прискорбно, особенно для тех, кто мечтал о богатствах и бабах. Но еще хуже была новость о том, что осажденные ждут помощи, которая вроде бы уже невдалеке.

Выслушав истерзанных палачами венедов, князь-кесарь стал подумывать об отступлении. Однако Адальберт заверил его, что победа близка и если войско поморян и варягов придет, то армия Владислава растопчет их и не заметит, и князь-кесарь получит победу в одном сражении. Епископ был красноречив. Он смог убедить Владислава, и все началось по новой. Штурмы, которые были направлены на то, чтобы держать осажденных в постоянном напряжении, и разведка местности. И если с приступами все складывалось более или менее неплохо, ибо потери хоть и были, но относительно небольшие, то с получением свежей информации дела обстояли весьма печально. Засевшие в чащобах вокруг города лесовики, малые группы разведчиков уничтожали на раз, а крупные отряды изматывали, а затем отгоняли обратно в польский лагерь, и сегодня Владислава Второго снова посетили сомнения в правильности того, что он делает…

— Кхм! — прерывая думы князя-кесаря, кашлянул епископ Адальберт.

Владислав посмотрел на него, столкнулся с прямым взглядом священнослужителя и, не выдержав его, перевел взор дальше. Его глаза замерли на верном человеке, дворянине Добчеке, который делал для князя всю грязную работу, а в этом походе руководил разведкой. Добчек, среднего роста крепыш в потертом камзоле, заметив внимание сюзерена, шмыгнул острым носом, указательным пальцем потеребил рыжую щетку тоненьких усиков, и замер. Ну, а князь-кесарь, удовлетворенный тем, что его хоть кто-то опасается и побаивается, обратился к нему:

— Добчек, что доносят твои люди? Где противник?

Дворянин пожал плечами:

— Нам ничего не известно, Ваша Светлость.

«Опять Ваша Светлость, — Владислав поморщился. — Когда же меня начнут называть Ваше Величество? Черт! С такими помощниками, видимо, не скоро».

— Почему ты не можешь добыть хорошего языка? — задал он Добчеку следующий вопрос.

— Местные венеды очень хорошо прячутся, мой князь. Даже мазовшане и куявы, уж на что бывалые лесовики, но и они не могут их выследить. Я об этом уже докладывал.

— Плохо работаешь Добчек. Очень плохо. Настолько, что я подумываю о том, что разведка это не твое призвание. — Мастер тайных дел промолчал, а князь-кесарь обратил свое внимание на Грифинов и процедил в сторону старшего брата: — Князь Ратибор, когда вы умоляли меня явиться в ваши земли, и навести здесь порядок, то уверяли, что бунтовщики разбегутся от одного вида моего войска, города откроют ворота, а к вам немедленно присоединятся многочисленные сторонники. Однако выясняется, что вы меня обманывали. Пырыца до сих пор держится, а от вашей дружины, насколько мне известно, осталось только полсотни всадников, и не все воины погибли в бою. Нет, князь. Многие трусливо сбежали обратно в Польшу или, того хуже, перешли на сторону врага. Что все это значит? Я жду объяснений.

Подобный разнос повторялся ежедневно и Ратибор Грифин привычно забубнил:

— Ваша Светлость, наши родовые земли лежат в приморских районах, и там сторонники семьи Грифинов, которые по-прежнему ждут нас, а пырычане всегда были беспокойным племенем. Поэтому мы с братом сразу предлагали обойти Пырыцу стороной и идти к Щецину, а оттуда к Волину…

— Ага! Сейчас! — прерывая вассала, воскликнул Владислав. — Мы начнем марш по лесным дорогам, и тут появится войско бунтовщиков, которое ударит по нашим по флангам. И хотя, конечно же, мои храбрые воины разгонят это отребье, мы можем понести неоправданно тяжелые потери. Поэтому моя армия останется на месте, а дальше, как сложится. Или в городе закончатся припасы, или подойдет главное войско противника, и мы его уничтожим. Ничего. Нам торопиться некуда. Со дня на день из Польши подтянутся подкрепления и обозы с припасами, а с ними прибудут мастера, которые смогут сделать катапульты и построить осадные башни. А после этого, я уверен, Пырыца падет быстро. Ну, а там и остальные мятежные города узнают, что такое тяжелая рука Пястов.

Кулак князя-кесаря ударил по подлокотнику кресла, и он вскинул его вверх. Наверняка, Владислав собирался продолжить свою гневную речь, но тут в шатер вбежал один из его воевод, молодой, но уже зарекомендовавший себя отличным командиром Зденек Змигод. Русоволосый дворянин, который принимал участие в последнем приступе, был растрепан и всклокочен, а глаза его блестели лихорадочным блеском. Полководец это заметил сразу и спросил его:

— Что такое, Зденек, Пырыца решила сдаться?

— Нет, Ваша Светлость, — воевода отрицательно качнул головой и выдохнул: — Подкрепления пришли.

— Кто!? — обрадованный Владислав встал и только тут обратил внимание на то, что его ноги по-прежнему находятся в тазу.

— Отряды из Любуша, Бониково и Крушвица. Сборные дружины дядовшан и середян. И еще с ними киевляне. Всего, пятнадцать сотен пехоты, больше ста конных дворян и почти две сотни дружинников из Киева.

— А обоз?

— Телег не видел. Только стяги и людей сосчитал, и сразу к вам, мой князь.

— Ладно. — Владислав гордо выпрямил спину и отдал команду слугам: — Одежду сюда! Одеваться! Достать лучшего вина! Встретим дорогих гостей, как полагается!

Вскоре, одевшись как ему подобает, с любимым полутораручным мечом, который носил название «Божья Кара», князь-кесарь Владислав Второй Пяст и его свита покинули шатер. Они встречали подкрепление, в котором было много знатных дворян, по слову католической церкви, искупая свои грехи, покинувших дома и отправившихся в поход на язычников. Однако самой заметной фигурой среди всех, разумеется, являлся русский князь Игорь Ольгович. Это был коротко стриженный безбородый мужчина тридцати пяти лет, и Владислав узнал его по ярко-красному плащу. Вот только он не понимал, почему дорогой гость в кольчуге и отчего, как только он спрыгнул со своего породистого жеребца, к нему тут же подскочило несколько воинов, которые, как и князь были в броне.