Не знаю, как Бэбкок настраивал свою команду перед выходом на лед против россиян. Возможно, сказал примерно следующее: «Парни, вы пока не в лучшем состоянии и явно сдохнете к третьему периоду. Поэтому ваша задача – все решить в первом». Не исключено, что тренер добавил к этому пару крепких канадских выражений. А может, в этом не было необходимости. Как бы то ни было, он явно нашел слова, которых не нашли Вячеслав Быков и Игорь Захаркин.

Тренеры российской сборной за несколько предшествовавших Играм месяцев сами сделали все возможное, чтобы превратить свою дорогу к олимпийскому триумфу в лезвие бритвы. И вполне возможно, были уверены в том, что пройдут. Не прошли. В Ванкувере даже не получалось этому удивляться. Потому что вся российская сборная, включая ее тренерский штаб, была все той же командой, что и раньше: без проблем прошедшей Латвию, с проблемами – Чехию и бодавшейся по буллитам со Словакией. Ничего нового и неожиданного противопоставить канадцам нам просто не удалось.

Кто-то из мудрых психологов однажды сказал: «Когда в семье все плохо, мужчина обычно заводит любовницу. А женщина просто берет на себя мужскую работу». Женское эстафетное золото, завоеванное четырьмя российскими девчонками-биатлонистками в Ванкувере в День защитника отечества, было, возможно, самой тяжелой и самой необходимой медалью тех Игр. Олицетворением страны, выжившей в катастрофе. Первую золотую биатлонную медаль к тому времени уже успел завоевать в масс-старте Евгений Устюгов – темная и фантастически успешная «лошадка» Олимпиады, но если и был в биатлонном турнире символ невероятного подвига – так это российская женская четверка. Четыре истерзанные битвой, но с золотыми медалями на груди российские девчонки с четырьмя детьми, одному из которых не исполнилось и года.

Уистлер никогда не был примечательной точкой на карте мирового биатлона. От европейских деревушек, где традиционно проходят этапы Кубка мира, он не сильно отличался размером, но поражал гламурностью: все-таки основным его предназначением до Олимпиады было соответствовать высокому статусу горнолыжного курорта. В Уистлере я оказалась за год до Игр – под занавес предолимпийского сезона там разыгрывался один из этапов биатлонного Кубка мира. С точки зрения самих соревнований этап был не слишком интересен. Проводился он сразу после чемпионата мира, где сильнейшие не столько боролись, сколько «докатывались», и запомнился разве что тем, что российские парни в своем сильнейшем составе сокрушительно проиграли эстафету, а девушки хоть и поднялись на подиум, но при этом проиграли китаянкам.

Зато в Уистлере был снег. Много. После абсолютно бесснежного Пхенчхана это было счастьем.

Олимпийский Уистлер явил миру совершенно иную, порядком подтаявшую картину. От постоянно моросящего дождя снег стал похож на вытащенный из холодильника вчерашний десерт с недоеденными и сильно осевшими взбитыми сливками. Главный тренер немецкой сборной Уве Мюссиганг обеспокоенно заметил, что выступать в таких условиях на Играх – совершеннейшая лотерея: когда нет возможности показать скорость, слишком сильно возрастает ценность стрельбы.

Парадокс, но горькие воспоминания Уистлер оставил даже у абсолютной героини Игр Магдалены Нойнер, которая выиграла две золотые и серебряную награды в личных гонках. По словам спортсменки, она плакала чуть ли не каждый день. Большей частью – от хамства допинг-офицеров: немку (возможно, как раз в связи с ее регулярными победами) тестировали на допинг чаще, чем остальных. После выигранного масс-старта Лена не сдержалась – прямо в микст-зоне высказала все, что у нее накипело:

«После финиша с нами обращаются хуже, чем со свиньями, которые идут на убой. За тобой с криками бегают по пять человек, не давая возможности даже переодеться. Я считаю это насилием. Как вообще можно в такой обстановке насладиться моментом завоевания золотой олимпийской медали?! Они вообще не проявляют никакого уважения к спортсменам, и я считаю это возмутительным».

Куда большим поводом для расстройства стало для Нойнер решение команды не ставить ее в состав заключительной эстафеты. Возможно, это стоило Германии золотой медали.

* * *

У России были другие проблемы. Катастрофа случилась за год до Игр. 3 февраля 2009 года, когда команда уже сидела на чемоданах в аэропорту, чтобы вылететь на чемпионат мира в Пхенчхан, Международный союз биатлонистов (IBU) опубликовал на своем официальном сайте пресс-релиз по поводу нескольких допинг-проб, давших предварительный положительный результат на эритропоэтин – препарат, способствующий активному образованию в крови эритроцитов и, как следствие, повышающий снабжение организма кислородом. В релизе подчеркивалось, что IBU не будет на этой стадии обнародовать ни имена, ни национальность спортсменов, чтобы защитить их право на конфиденциальность. Информация тем не менее попала в прессу – где при этом ссылались на сугубо конфиденциальное письмо, которое было отправлено из IBU в Союз биатлонистов России. Соответственно, всем стало ясно, что речь идет о российских спортсменах. И о тех пробах, что были взяты в начале декабря на первом этапе Кубка мира в шведском Остерсунде в рамках так называемого «внезапного» контроля.

В спорте высших достижений много лет считалось, что обнаружить следы эритропоэтина в допинг-пробе практически невозможно. Когда в 2007 году в употреблении этого препарата был уличен российский лыжник Сергей Ширяев, тогдашний руководитель антидопинговой службы Росспорта Николай Дурманов сказал: «Эритропоэтин является почти точной копией гормона, который имеется в человеческом организме. Отличить природный гормон от искусственного чрезвычайно трудно. К тому же искусственный эритропоэтин быстро распадается. Его можно обнаружить в организме спортсмена в течение двух-трех дней. Теоретически – четырех, хотя о таких случаях мне не известно».

Правила, запрещающие предавать гласности результаты пробы «А», в отношении эритропоэтина имели особенно принципиальное значение. На основании огромного количества исследований этого препарата у специалистов сложилась неофициальная, но вполне достоверная статистика: случаев, когда проба «Б» не подтверждает результаты пробы «А», много. Примерно сорок процентов от общего числа анализов.

Позже из источников, близких к IBU, стало известно, что на «внезапном» контроле ряда российских, немецких и австрийских спортсменов в Остерсунде настоял один из руководителей Международного союза биатлонистов. Он же распорядился отправить пробы не в лабораторию Крайше, которая постоянно работала с IBU, а в Лозанну. Там и было обнаружено наличие в образцах эритропоэтина.

Еще через десять дней IBU объявил, что анализы проб «Б» подтвердили положительный результат всех трех спортсменов, и были названы имена: Екатерина Юрьева, Альбина Ахатова и Дмитрий Ярошенко. Для всех троих это означало конец карьеры. Горький и бесславный. По правилам Международного олимпийского комитета, дисквалификация автоматически лишала нарушителей права участвовать не только в ближайших Играх, но и в последующих. Теоретически наказанные могли надеяться на то, что им дадут возможность вернуться после дисквалификации в спорт и выступать хотя бы на уровне Кубков мира и мировых первенств, но всем было понятно: ни одному руководителю не нужны в команде спортсмены, на которых заведомо нельзя будет рассчитывать на главном старте четырехлетия.