Наше «11 СЕНТЯБРЯ», черный, тоже апокалиптический – день Беслана. Нищего, отнюдь не обустроенного Беслана Северной Осетии, части отнюдь не богатой и мощной державы, но все еще хотящей таковой числиться по своей имперской привычке… Не отдадим, не отпустим Чечню, и точка! Чечня наша! Украина – суверенна. Белоруссия – Бог с ней, она хоть и Русь, но БЕЛОрусь, пускай поживут отдельно, а вот Чечне не сметь и думать! Иначе… Иначе уже бывало, и не раз.

«Вернувшись в свой аул, Садо нашел свою саклю разрушенной; крыша была провалена, и дверь и столбы галерейки были сожжены и внутренность огажена. Сын же его, тот красивый с блестящими глазами мальчик… был привезен мертвым к мечети… Он был проткнут штыком в спину. Женщина… в разорванной на груди рубахе, открывавшей ее старые, обвисшие груди, с распущенными волосами, стояла над сыном, царапая себе в кровь лицо, и не переставая выла. Вой женщин слышался во всех домах и на площадях…

Фонтан был загажен, очевидно нарочно, так что воды нельзя было брать из него. Так же была загажена и мечеть. О ненависти к русским никто и не говорил. Чувство, которое испытывали все чеченцы от мала до велика, было сильнее ненависти. Это была не ненависть, а непризнание этих русских собак людьми, и такое отвращение, гадливость и недоумение перед нелепой жестокостью этих существ, что желание истребления их, как желание истребления крыс или ядовитых пауков, было таким же естественным чувством, как чувство самосохранения».

Так написано Толстым в 17-й главе «Хаджи-Мурата», ровнехонько сто лет назад! Ну а что было потом, тоже хорошо всем известно. Одна сталинская депортация чего стоит…

Пьеса моя, как я уже говорил, написана до Беслана. И оттого устарела. Современные пьесы, как правило, быстро стареют, если они не написаны А. П. Чеховым или Островским. Даже пьесы Вампилова или Володина не выдерживают испытания стремительно изменяющимся временем и остаются как факты замечательной литературы, так что же говорить о моем сочинении? Переписать? Да стоит ли? Потому публикую его в этой книге как звенышко моей жизни, моих размышлений конца прошлого века, в форме диалогов разных лиц, плода моей фантазии.

Действующие лица

Сергей Андреевич Черкасский – 71 год.

Варвара Петровна, его жена – 70 лет.

Андрей Черкасский, их сын генерал – 47 лет.

Амалия, дочь Андрея Черкасского – 21 год.

Виктор, его сын – 17 лет.

Елена, дочь стариков Черкасских – 40 лет.

Лев Густавович, ее муж – 50 лет.

Дарья, их дочь, внучка стариков Черкасских – 22 года.

Борис Михайлович Давыдов, сосед по переделкинской даче – 75 лет.

Денис Макаров, Дин, друг Виктора Черкасского – 25 лет.

Наталья, Таточка, подруга стариков Черкасских, соседка по Переделкину – 71 год.

Миша, студент театрального института – 21 год.

Герман Штроссе, немец – 48 лет.

На титрах осеннее Подмосковье, трехэтажный деревянный дом. Ночь. Светится одно окно.

По спящему дому бродит в халате старик.

Наплыв. Театр. Идет репетиция «Лира». Актеры в костюмах.

Действие происходит в наши дни, в подмосковном поселке Переделкино, в трехэтажном старом доме Черкасских. Сцены из «Лира» разыгрываются на авансцене или как это будет угодно решить режиссеру. Это – сны о «Лире» старика Черкасского, актера по профессии.

Первый акт

Первая сцена из «Лира»

Лир, которого репетирует Черкасский:

Гонерилья

Лир

Регана

Лир

Корделия

Лир

Корделия

Лир

Корделия молчит.

Лир

Корделия

Лир

Корделия

Сцена вторая

Даша. На семинаре наш профессор про язык шестнадцатого века втолковывал: Шекспир – его слабость. Заставлял заучивать.

Черкасский. Ну-ка, повтори.

Дарья по-английски повторяет.

Черкасский. Красиво на ихнем языке звучит, но все равно, как это сегодня играть, неясно. Облажаюсь я, Дашка, на старости лет.

Даша. Не получится, Сергуня, плохо ты играть не умеешь.

Черкасский. От этого никто не застрахован, внучка. Когда не понимаешь, что играть, как играть, зачем играть? Ладно, беги, солнышко, поцелуй меня и беги.

Дарья. Если тебе и впрямь ничего не нужно, побегу, попробую догнать маманю.

Убегает.

Лена – молодая женщина в спортивном костюме бежит по переделкинскому полю, лесу…