Черкасский. Да, особенно если роман там закрутишь. А что, вполне даже реально. Роман, а потом глядишь, замуж выйдешь и останешься там жить, вполне вероятно. Что же твой старый дед будет делать без тебя?

Дарья. Дед, ты что, с ума сошел? Это же все твои дурацкие прожекты.

Черкасский. Нет, Дарик, увидишь, так и случится. Увидишь. Я буду счастлив за тебя, но мне будет одиноко…

Дарья. Подожди, а бабуся, а Лялька, а Витька, а мама? А дядя Андрей? Вон сколько наплодил Черкасских.

Черкасский. Много. Но ты, Дашка, – это нечто другое. Ладно, хватит ныть. Послушай, я обнаружил у себя на полке Шекспира и по-русски, и по-английски. Прочти мне с листа этот монолог старика, хочу услышать, как это на ихнем звучит, может, поможет? Ты с листа умеешь?

Дарья. Попробую. (Читает какой-то моноложек Лира по-английски.)

Черкасский. Красиво, черт возьми. Красиво. Вот Бродский, да и Набоков говорят, что в Шекспире главное – текст, чтобы актеры четко его доносили. Донести-то можно, только хрен кто сегодня в театре готов слушать эти слова, слова, слова. Хотя бы и Шекспира. Думать, вникать. Им экшен нужен, монтаж аттракционов, эффекты.

Сцена седьмая

Столовая-терраса. Семейный завтрак. Денис – Дин играет на гитаре и поет что-то на слова Самойлова или Мандельштама, а может быть, и Пастернака:

«Цвет небесный, синий цвет…» Замолкает.

Черкасский. Славно. Правда, хорошо. Как вас, извините, запамятовал?

Виктор. Дин, дед. Дин.

Ляля. Колокольчик дин, дин, дин.

Денис. Денис. Денис Макаров. Впрочем, вам мое имя мало о чем говорит.

Елена. А другим говорит?

Виктор. Ma tant. Другим очень даже. Ты же MTV не смотришь. У Дина отличная группа.

Ляля. Называется «Руки вверх» или «Ноги врозь», или как там, словом что-нибудь такое, да Дин?

Варвара Петровна. Ляля!

Ляля. Варюшка, я тебе еще утром пыталась втолковать, что слова и эпитеты теперь несут совершенно иную смысловую нагрузку, да, дед? Тетя как медик этого не обязана знать, а у Дашуси одна экономика на уме, но ты-то, дед, – мэтр, член худсовета, пьесы обязан читать. Ты, дед, хоть и монстр, но продвинутый: Сорокин, Пелевин, эти имена тебе, наверное, известны и их сленг тоже?

Даша. Двоюродная, ты, по-моему, что-то путаешь, попсу с постмодернизмом. Извините, Дин, под словом «попса» я не имею, ввиду, ничего оскорбительного. Попса попсе рознь. Фреди Меркьюри тоже попса, да и Битлы своего рода попса.

Виктор. Браво, Дашка, браво. Вставила нашей будущей звезде подиума. Парируй, сестра.

Дин. Для полной ясности: наша группа называется очень просто: «Рок». «Рок» в смысле судьба.

Ляля. Как у древних греков?

Варвара. Ляля, прекрати.

Виктор. В самом деле, Ляль, что ты с утра заводишься? Посмотри на деда. Дед, мы тебя сильно достали?

Черкасский. Варя, позволь мне еще рюмку водки. Завтра выходной.

Варвара. Делай как знаешь.

Виктор. А я знаю, почему ты заводишься, Лялька. Из «Щуки» ушла, а на подиумы Европы пока не взошла. Даже у Зайцева в примы не вышла.

Михаил (юноша лет двадцати двух). Из училища, кстати, Амалия ушла совершенно напрасно, все наши мастера ей об этом говорили, и не оттого, что она Черкасская, говорили, и приняли ее не поэтому. Я помню, читала на вступительных жутко смешно, в отрывках классно играла, особенно Катарину в «Укрощении строптивой», да и в других.

Ляля. Мишель, здесь не все знают, что ты был все два года, когда я занималась этой мурой, извини, дед, небезразличен к моей скромной персоне. Прости, что озвучиваю. Всему училищу известно это. Я к тому, чтобы объяснить нашему дружному клану, а заодно и Дину с этими «роковыми» яйцами.

Варвара. Ляля, сейчас я уйду из-за стола.

Ляля. Бабуля, что, и Булгаков уже под запретом? Так что Миша сильно преувеличивает. Как ты, Варюшка, меня учила: лучше быть хорошей машинисткой, чем плохим писателем? Так вот, лучше красиво ходить по подиуму и молчать, чем бездарно открывать рот даже на столичной сцене за грошовое вознаграждение. Дед, я не права?

Черкасский. Не знаю, Ляля. Я с интересом слушаю ваши пререкания. Мой педагог часто повторял: «Молодость – это недостаток, который быстро проходит». Говорилось это в сороковых годах, теперь уже прошлого столетия, но суть остается прежней и относится ко всем в равной степени: к постмодернистам, к попсе, к актерам и топ-моделям, и (взглянул на Вика) к барменам, разъезжающим на крутых мотоциклах.

Виктор. Преувеличиваешь, дед. Вот куплю «Харлей», и это будет по-настоящему круто.

Елена. С ума сойти! Представляешь, отец, я в своей больнице вкалываю, как папа Карло, это после шести лет меда. Лечу алкашей от цирроза печени, в том числе и тех, которых спаивает наш Витёк в баре. Какая у врачей сегодня зарплата, об этом помолчим, а этот молокосос покупает «Харлей». Обалдеть! Рехнуться можно!..

Виктор. Ma tant, не нойте. У вас все о’кей: кузина Дашка на высших курсах экономического, три языка. Вы сами, ma tant, тоже не голодаете и для вашего возраста еще очень неплохо глядитесь, и прикид ваш не из ЦУМа. Попросите мужа, Льва Густавовича, он в бывшей фашистской, а ныне в единой, великой Германии науку на фирме продвигает, и вы сможете жигуленок приобрести, сейчас это не проблема.

Елена. Ну и хам из тебя вырос, Витька! Ты же знаешь, почему Лева в Германии. Здесь ученый и спицы от твоего «Харлея» не купит. Здесь настоящим ученым скоро вообще будет нечего делать, и ты это знаешь. И Лялька тоже поэтому училище бросила и в модели подалась, чтобы не плодить нищих. Простите, Миша, я не хотела вас обидеть.

Черкасский (ударил рукой по столу). Так, хватит. Надоело. Черт бы вас всех побрал.

Варя. Сергей! Начинается! Больше ни одного грамма.

Черкасский. Прости, Варя, но последнюю, клянусь тебе, Варя, последнюю, я налью и даже скажу почему. И вы все налейте: врачи, актеры, модели, экономисты. И даже, слава Богу, непьющие бармены. И ты, Варя, налей себе. Налей, киса, налей. Ты знаешь, про что я хочу сказать. То есть сказать я ничего не хочу.

Виктор. Ты просто хочешь выпить, дед?

Черкасский. Хочу, хочу, внук. Сегодня шестое августа, воскресенье, не слишком веселая дата. И только одна ваша бабка, Варвара Петровна, об этом вспомнила. Врать не буду: она, а не я. И не только вспомнила, а в вашу переделкинскую церквуху сходила, свечу поставила. Для несведущих: 16 лет назад, шестого августа, как раз в воскресенье, как и сегодня, не стало, Виктор и Амалия, вашей матери, нашей любимой Сони. Ты, Виктор, знаешь ее только по фотографиям, да и Ляля не намного лучше. Сколько ей было, Варя, Ляльке?