– Авелин! Ты спаслась. Это чудо мог сотворить только Господь. Я же видел пламя, пожирающее твою плоть. Авелин… моя путеводная звезда… А я не знал, не мог догадаться, как близко ты находишься. Сколько раз ты вдохновляла меня на благие дела? Ты все это время была поводырем моей слепой души.

– Это не так. Я только поддерживала тебя в твоих великих делах.

Она опустилась на пол и положила свою голову ему на колени.

– Авелин, сколько в тебе великодушия… Ведь я предал тебя!

– Неправда. Ты не мог поступить иначе.

– Ты много не знаешь, – он говорил, нежно гладя ее по покрытой голове. – Я соблазнился на власть и богатство. Я украл бриллиант у Епископа Лиона. Я полагал, что могу сделать этот мир лучше… глупец! Лучшее уже было рядом со мной… Теперь я знаю, что нельзя достигнуть светлой цели бесчестным путем. Мне казалось, что, заняв Святой Престол при помощи богатого дара Ватикану, я стану благодетелем человечества, а стал алчным убийцей, вором и властолюбцем. Авелин, забери у меня этот камень, только в твоих руках он способен принести радость людям. Я прикажу принести, возьми его…

– Не надо, Жан Поль. Он сослужил хорошую службу для Ордена, подарив ему лучшего из предводителей, который совершил множество богоугодных поступков и спас тысячи невинных душ.

– Авелин, как мне больно слушать твои слова. Все лучшее в моей судьбе – это ты. Твоя любовь, твои письма, указующие мне праведный путь во всех моих начинания. Без тебя я был бы жалким церковником, ненавидящим этот мир за его несовершенство. Я действительно стал черным папой Ордена Иезуитов, пожалуй, самого независимого и могущественного на сегодняшний день в католическом мире… и самого справедливого, – он замолчал, дотронувшись рукой до сетчатой вуали Авелин. – Ты плачешь? О, небо! Только сейчас я понимаю, как наказан! Обрести свою возлюбленную, и не иметь возможности увидеть ее лица. Господи, как же я должен быть виноват перед тобой, чтобы ты послал мне такие испытания!

– Не гневи Всевышнего. Напротив, Он сделал это, чтобы дать нам возможность встретиться. При других обстоятельствах я бы не посмела предстать перед тобой с обезображенной внешностью, которую имею теперь.

– Что ты такое говоришь? Как ты могла подумать, что меня это оттолкнуло бы!

– Да, но во мне до сих пор живет та девчонка, которая хочет нравиться самому красивому из мужчин на этом свете…

Жан Поль рассмеялся:

– Как ты прекрасна во всех своих проявлениях! Я знаю, что я сделаю – я увековечу твое имя в названии этого бриллианта. Я назову его «Слеза Авелин», и завещаю этот камень самому праведному преемнику, который возглавит сначала Иезуитов, а затем и всех католиков, чтобы приблизить этот мир к царству Божиему. Да будет так!

Белая пелена на небе укрыла Вечный город от жарких лучей восходящего солнца. Серое утро заглянуло в окна церкви Иль-Джезу, мягко осветив послушника, спящего в кресле рядом с дверью, за которой плакали и смеялись двое, упоенно беседуя о жизни…

Предложение организовать дружескую вечеринку по случаю завершения расследования дела было подхвачено с единодушным одобрением всех участников этой операции. Место встречи менять не стали, договорились собраться на гостеприимной даче Егерева, а время определили на утро ближайшей субботы.

Заехав с утра за Милой, Петрович с удовольствием отметил, что она изрядно позаботилась о своей внешности: благоухала духами, и радовала глаз тщательно продуманной одеждой.

Пока они пробрались сквозь загородные пробки, прошло довольно времени, и к их приезду дрова в мангале уже горели, и нанизанные на шампуры шашлыки, сложенные поверх кастрюли, ждали своего часа.

Шумно поздоровавшись со всеми, парочка влилась в веселую компанию. Егерев на правах хозяина раздавал приказы Семенову и Сомову, а его жена увлекла Милу в дом.

Саламатин, завершив таинство над шашлыком, предложил Петровичу:

– Пойдем, пройдемся, пока дрова прогорают.

Весенний талый снег, оставшийся местами на тропинке, идущей вдоль обрыва реки, позвякивал тонкими корочками льда, ломающегося под ногами собеседников:

– Как у тебя дела на работе? – обратился Петрович к Саламатину.

– На удивление, хорошо.

– И у меня без последствий. Ты что об этом думаешь?

– Я думаю, что мы провернули большое дело, которое нам еще предстоит со временем оценить. Как там наши подопечные поживают?

– Те, кто живы, нормально поживают, согласно обстоятельствам, в которые они попали. Елизавета Федоровна Бжозовская дала признательные показания: она оговорила себя, когда призналась в убийстве Габриэля Каре. Посчитала, что ей лучше уехать с нами. Слишком далеко зашло противостояние между претендентами на богатство. Это она по сговору со своей сестрой Оленькой подсыпала отраву в бутылку Боголюбова. Оленька оказалась вовсе не ангелом, как ее описывали. Будучи химиком по образованию, она активно сотрудничала с сестрой в борьбе за состояние семейства Бжозовских – изготавливала яды, строила преступные планы. Она также использовала чувства Боголюбова, и его руками хотела присвоить себе бриллиант и вырученные за него деньги. Это Оленька, заподозрив свою сестру в сговоре с Борисом Кимом, когда тот разладил сделку с Орденом, вызвала наряд полиции в усадьбу, за что получила смертельный удар лабрисом от рук родной сестры. На брюках Елизаветы была кровь Ольги, а тело уничтожили в домашнем крематории. Представляешь?

– Что делают с людьми деньги…

– Фамильные деньги! Сестрички решили, что они больше всех имеют право на наследие рода, и вступили в борьбу с челядью. Однако челядь, вернее – Гульнара Шарипова, можно сказать, что вышла в этой игре победителем. Выяснилось, что на нее оформлено опекунство на парижскую Елизавету Федоровну, и получается, что в ее управлении теперь находятся все зарубежные капиталы семейства, а также биометрический ключ к ним, в виде подопечной. Вина ее не доказана, так как во всех преступных событиях участвовал Борис Ким, а не она. Вопрос: что она будет делать с таким количеством денег? Дело все в том, что Шарипова с детства находится при своей барыне. Была такая старая традиция в дворянских семьях, когда к девочкам-барыням приставляли их сверстниц для обслуживания. Барышни становились абсолютно зависимыми от своих служанок, не умея делать ровным счетом ничего, даже элементарно себя обслужить. Почему-то на Руси это считалось признаком голубой крови. Какой-то уродливый симбиоз двух совершенно разных людей, рождающий не любовь, а извращенную преданность. Я допрашивал Шарипову на предмет того, как она относится к тому, что сделал Боголюбов с ее Елизаветой Федоровной. И знаешь, что она ответила? Что в ее обязанностях ровным счетом ничего не изменилось, а отношение со стороны барыни стало лучше. Вот так!

– Понятно. Убийц Кима найти удалось?

– Удалось. Там ничего интересного. Его свои же и грохнули, когда он пытался продать лабрис. Думал на эти деньги отсидеться. Но с волками жить – по-волчьи выть. Они ему упростили задачу. Кстати, весь особняк напичкан различной электроникой, которой управлял Ким. В ту ночь, когда отравили газом Назиру, электроника дала сбой, поэтому тело девушки не попало в домашний крематорий. Известно так же, что в эту же ночь из-за Айбике произошла ссора между Кимом и Шариповой, последняя настояла на том, чтобы сохранить ей жизнь, – Петрович загрустил, вспомнив Айбике. – Видеокамерами и подслушивающими устройствами напичкан был не только дом, но и подземные ходы к нему. Я не сразу понял, как они вышли на след моей Людмилы Николаевны… выяснилось, что номера ее машины попали под видеонаблюдение на входе в подземный тоннель.