– Ему запрещено появляться в офисе, пока не состоится комиссия, – тихо сказала Алевтина. – И с тобой общаться тоже запрещено. И с нами.

– А почему вы все об этом знаете, а я нет?

– В почте письма. Прочитай.

Инга включила компьютер и открыла имейл, разосланный с адреса Кантемирова.

«Руководству компании стало известно об обвинениях в адрес одного из наших сотрудников, руководителя департамента коммуникаций Ильи Бурматова, в неподобающем поведении. Безопасность и комфортная атмосфера на рабочем месте всегда были нашим главным приоритетом, поэтому мы с особым беспокойством относимся к подобным заявлениям. В нашей организации нетерпимо относятся ко всем случаям злоупотребления полномочиями, сексуальных или иных домогательств, а также нарушению профессиональной этики. По фактам этих обвинений будет немедленно проведено внутреннее расследование.

На данный момент указанный сотрудник отстранен от работы. Его отстранение носит временный характер и само по себе не является признанием вины. В течение недели дисциплинарная комиссия проведет проверку случившегося и вынесет решение, которое будет доведено до вашего сведения.

Мы обращаемся ко всем сотрудникам: если вам известны факты, способствующие скорейшему проведению расследования, мы просим немедленно сообщить об этом».

Инга обратила внимание на фразу «нарушение профессиональной этики» и подумала, не скрывается ли за этим угроза и в ее адрес. Впрочем, эта мысль не задержалась в ее голове, оставив после себя только смутное беспокойство, потому что Инга увидела следующее письмо, от Бурматова. Оно было адресовано их департаменту коммуникаций.

«Всем привет! Вы уже знаете, что произошло – меня отстранили от работы до окончания внутреннего расследования. Не скрою, это большое потрясение для меня, и мне очень жаль, что я не могу быть сейчас рядом с вами, чтобы ответить на ваши вопросы. Не сомневаюсь, что их много. Мне запрещено общаться с командой и делать какие бы то ни было заявления, но это письмо я не могу не написать.

Во-первых, я хочу извиниться перед теми, с кем я вел себя «неподобающим образом». Ох уж и словечко… Тем не менее я искренне сожалею обо всех случаях, когда я задел кого-то. Я точно знаю, что это было не намеренно, но извиниться никогда не помешает.

Во-вторых, я хочу извиниться лично перед Ингой. Если наше общение доставило ей так много боли и дискомфорта, как она пишет, то я должен сказать, что никогда не желал этого. Я не согласен с большинством ее обвинений, однако сейчас не время и не место об этом говорить.

В-третьих, я приношу извинения всем вам за то, что в этой ситуации вы оказались пострадавшими. Поломка многих рабочих процессов, которая неизбежно сейчас произойдет, – это, конечно, моя ответственность. Признаюсь вам честно, это злит меня больше всего, однако, как я уже написал, сейчас для меня не время делиться своими личными переживаниями. Пока наш департамент переводят в подчинение Елены Меркуловой, многие из вас ее знают. Она прекрасный специалист и руководитель и, я уверен, сделает все возможное, чтобы происходящее поменьше сказывалось на работе.

Я очень рассчитываю, что проверка скоро закончится и мы все сможем вернуться к нормальной жизни».

– Ах ты гаденыш, – пробормотала Инга себе под нос.

Она скопировала письмо и отправила Максиму.

«Честно говоря, если бы я не знал его по твоим рассказам, подумал бы, что он в целом нормальный чувак, – написал Максим. – По письму так выглядит. Не скандалит, извиняется. Но мы-то, конечно, все понимаем».

Инга перечитала письмо Бурматова еще раз. Она не сразу поняла, что конкретно вызвало ее недовольство, но после комментария Максима все стало ясно: главным недостатком этого текста была его положительность. Обмануть Ингу Илья не мог, но вот остальных – запросто. Инга злилась, и злость была особенно острой от бессилия. Она хотела крикнуть всем, чтобы не верили, написать письмо в ответ, а еще лучше – переписать свой пост, чтобы наверняка лишить Илью возможностей оправдаться, но ничего из этого сделать не могла.

– Прочитала? – неприязненно спросил Галушкин, когда она с хмурым видом отстранилась от экрана.

– Прочитала. И что такого? Или вы поверили, что ему жаль? Так вот: ни черта ему не жаль. Вы плохо его знаете.

– Инга, – осторожно начала Алевтина. Ингу уже порядком раздражал этот ее тон, да и роль парламентера тоже. – Мы действительно не знаем, что у вас случилось. Для нас это все как гром среди ясного неба. Мы просто немного… ну, ты тоже нас пойми, для нас всех в первую очередь это означает очень много осложнений, и по работе, и вообще…

– Почему «тоже»?

– Что?

– Ты сказала: ты тоже нас пойми. Как будто вы меня сейчас понимаете. Что-то непохоже.

– Мы просто не хотим делать никаких выводов и принимать ничью сторону, пока проверка не закончится, – прохладно заметила Алевтина. – Илью мы знаем давно и никогда не сталкивались…

– То есть дело в этом? Вы ему верите, потому что вы друзья?

– Я этого не говорила. И незачем сразу на меня бросаться. Твои обвинения очень серьезные, и если они подтвердятся, это будет ужасно. Но вообще-то у нас в стране презумпция невиновности, поэтому мы все хотим дождаться окончания проверки. К тому же, если у вас были неуставные отношения, это само по себе все осложняет.

Сверля ее взглядом, Инга вдруг вспомнила про фотографию в столе Ильи, на которой он стоял с Алевтиной возле стены. Интересно, она в самом деле шокирована обвинениями или просто делает вид?

– Да знаем мы и так, что выявит эта проверка! – рявкнул Галушкин. – Компания международная, они исков от баб боятся как огня. Прогнутся и уволят Бурматова, что бы там на самом деле ни произошло!

– Паша, ну мы действительно не знаем, что произошло, – сказала Мирошина. Она по-прежнему была до странности тихой и строгой.

– Не знаем. Но я не доверяю людям, которые чуть что, сразу пишут в фейсбук. Если у тебя были претензии, ты могла сначала в отдел кадров пойти? Зачем было весь этот цирк устраивать? Me Too, тоже мне.

– Куда я там пошла, тебя не касается, – проговорила Инга неожиданно звонким, высоким голосом. От явных нападок Галушкина и завуалированных – Алевтины она почувствовала себя затравленной. – Я жалеть Бурматова не собираюсь. Он работает с кучей людей, вот пусть они все о нем знают. Он мне угрожал!

– Да, мы прочитали, – быстро сказала Алевтина, надеясь, видимо, потушить Ингин гнев, но та не обратила на нее внимания:

– Как вы вообще можете его защищать?! Вам кажется, что вот это все – нормально для начальника?

– Мне кажется, для подчиненной это тоже ненормально, – сощурив глаза, презрительно, с расстановкой сказал Галушкин. – Если он к тебе приставал, сказать «что ты делаешь, прекрати» язык отсох?

Инга открыла было рот, но не смогла выговорить ни слова от возмущения и обиды. Несколько секунд она молча смотрела на Галушкина, не зная, как отреагировать. Встать и уйти? Бросить в ответ что-нибудь оскорбительное?