— Может, ты лунатик? — предложил Витька. — Во сне ходишь?

Она не ответила.

Я развернул второй лист. Детализация за пятнадцатое марта. В ней она тоже нашла свой номер.

— А это что? — не понимала она.

— Твои звонки.

Она задумалась. Продолжила:

— Так… Допустим, я звонила и не помню об этом. Что с того? Разве мне запрещено звонить? Я не понимаю, Илья, почему ты смотришь на меня как на виновную?

Странно, но в тот момент мне казалось, что я все-таки судья, а не прокурор. Я просто хотел разобраться. Хотя… Сначала я все же винил ее в случившемся… Может быть… Да ладно…

— Ты права, Вик. В звонках ничего такого нет. Особенно — в ночь с тридцатого на тридцать первое. Ну позвонила ты и позвонила… Пообщалась с Полей…

— Не помню, — утверждала она.

— Окей. Забудем ту ночь. Знаешь, чем так важен звонок пятнадцатого марта?

— Объясни.

— Пятнадцатого марта я прогулял школу, чтобы раздобыть первую детализацию.

— Ага. В этот день мы с тобой и познакомились, — заявил Витька. — Это я достал детализацию. Или у нас вечер откровений? Это не я достал ее, а Ванька. Он работает у телефонщиков айтишником. — признался он.

«Хитрый жук, — подумал я, — а поначалу хвастал своим геройством, называя меня мелким».

— Это не все, — продолжил я. — Пятнадцатого марта Поля чуть не свела счеты с жизнью, наглотавшись таблеток и другой дури. — Про свою выходку с молотком я умолчал.

— Думаешь, я ее заставила?

— Не думаю… — Я ткнул пальцем на ее номер в распечатке. — В тот день она… хорошо: с кем-то общалась по телефону, и этот кто-то на другом конце провода слушал, как она умирает. Слушал, пока я не буркнул в трубку, и этот кто-то завершил звонок.

Глаза Вики метались. Она была потеряна. Казалось, она была напугана своим «Я», потаенным «Я», о котором она никогда не слышала.

— Я не знаю. Я не знаю. Не знаю, — повторяла Вика. Палец с намотанной прядью уже посинел от натуги. Несколько волос все же вырвались из волосяных луковиц. Она одернула руку и сунула ее ко второй — в сумочку. Успокоилась и произнесла:

— Твою налево!

— Что? — встрепенулся Витя.

— Я не хочу возвращаться к печальным событиям, но в тот роковой день, кажется, это было в начале мая…

— Второго, — подсказал я.

— Тогда, второго мая, я как раз пришла от частного стоматолога, принимающего и по выходным. Он и врач хороший, и советник неплохой. Узнав, что я езжу на самокате без аптечки, надавал мне кучу каких-то бинтов. Они ведь пригодились, не так ли? — Вика подмигнула мне и даже немного повеселела, но потом резко сменилась в лице, чтобы продолжить: — Так вот, когда я пришла домой, мой брат… типа брат с кем-то бранился по телефону. Кажется, он требовал что-то посмотреть. Кажется, того, кто был на том конце провода, он называл… Боже мой, как же я хочу, чтобы все это оказалось брехней, но, похоже, это далеко не брехня.

— Продолжай, — насторожился я.

— Он и в ночь с тридцатого на тридцать первое мешал мне спать. И все эти разы он общался… — Она зажмурила глаза. Выдохнула. — Я думала, с Колей, теперь понятно, что с Полей.

— Ты уверена? Уверена, что это был твой брат? Надеюсь, последний звонок Поли с ним никак не связан. Он не мог. Я уверен, на даче ей звонил Смайл.

— Как бы мне хотелось в это поверить, но увы. Это все он, и больше никто.

— Почему? Твой брат… кто он?

— Типа брат, — поправила она.

— А я, кажется, начинаю догадываться, — сказал Витя. Его взгляд был прикован к Вике. Она манила его. Ее мань беспощадна.

И я начинал догадываться, но ее начавшаяся история все еще оставалась для меня глухим лесом. Я никак не мог сопоставить, свести концы с концами, пока она не продолжила и не закончила. Она выдохнула так сильно, что потухла бы даже горящая свечка, окажись та в двух метрах от нее. Может, и повалилась бы.

Мы слушали Вику, разинув рты. Витька достал блокнот и черкал свои стенограммы. Я стенографией до сих не овладел, да мне и не требовалось. В моей голове, в моей памяти все еще находилось место каждому ее слову.

— Все началось давно. Вас еще не планировали родители, а курс доллара едва приближался к тридцати рублям. Тогда эта отметка казалась фантастически высокой, сейчас же фантастически низкой, но не недосягаемой. Тогда мне было два-три года, точно не помню. Я могла бы уточнить возраст, но не хочется ворошить прошлое.

Родители были в отпуске. Собирались в лес за грибами. Но не идти же в лес с малышкой, верно? — Вика навалила рюкзак на стену и сама навалилась на него, как на мягкую спинку кресла. Глаза ее вновь покраснели, но, забегая вперед, она так и не проронила ни единой слезинки, имея на это полное право. — Я еще была мала для детского сада. Должна была пойти в «Радугу». Теперь он называется «Зайчик».

Моя тетя, сестра мамы, жила одна. У нее было время посидеть со мной, поэтому родители отвезли меня к ней. Это и спасло мне жизнь.

Ни вечером, ни через день, ни через год родители за мной так и не вернулись. Они до сих пор за мной не пришли. Не смогли. Со слов очевидцев, последний раз родителей видели с корзинками на автостанции Белой Холуницы, это в сотне километров от Слобурга и в сорока от Слободского. Нашли их, точнее их останки, только…

Она спросила нас, хорошо ли мы себя чувствуем, не сильно ли влияет ее история на нашу психику, и стоит ли ей продолжить. Мы кивнули. Выдохнув в наши лица, она продолжила:

— Их останки нашли только через три-четыре года, весной пятнадцатого, в лесах теперь уже забытой деревеньки. В двадцати километрах от Белой. На вопрос: почему они забрались так далеко; есть только один ответ: их заманило грибное место.

К тому времени сгнили и корзинки, и рукоятки грибных ножиков, а от родителей остались только кости. По словам экспертов, по микроскопическим остаткам крови животного на проржавевших лезвиях, на них напал медведь. Они сражались изо всех сил, но ту войну проиграли, хоть и дали хорошей сдачи зверю. Того медведя, кстати, нашел лесник двумя годами ранее в нескольких километрах от места стычки с моими родителями. Он был исколот. Лесник насчитал тридцать семь ножевых ранений от горла до задних лап. Тогда это подняло общественный резонанс. Тогда вся область стояла на ушах. Все искали охотников-живодеров.