Вероятно, даже сама Октавия Кавендиш и подкинула в дом Рэя ту брошюру с рекламой сеансов Мод Ламонт. Трудно ли оставить буклетик на столике, именно там, где Питт легко мог заметить его? Они вели их обоих, как агнцев на заклание… и в случае Рэя в буквальном смысле добились своего. А вот заклание Томаса пройдет медленнее, изощреннее. Он будет долго страдать, а Войси станет с наслаждением следить за его терзаниями.

Но как же глупо думать об этом, полеживая в кровати! Томас быстро встал, умылся, побрился и оделся, а потом спустился в притихшую кухню, чтобы заварить себе чай и накормить Арчи и Энгуса. Есть ему абсолютно не хотелось.

Что он скажет Шарлотте? Как объяснит очередной несчастный поворот их судьбы? От этих мыслей душа его цепенела от боли.

Не замечая времени, Питт долго сидел за столом, рассеянно глядя на остывающий чай. В итоге, отставив холодный напиток, он поднялся, выудил из кармана мелочь и вышел купить газету.

Еще не пробило и восьми часов. Было теплое летнее утро, и улицу заливал бледный свет, приглушенный городской дымкой, хотя солнце поднялось уже высоко. В середине лета ночи так коротки… По улице уже деловито сновали прохожие, рассыльные и продавцы с тележками, зазывали ранних покупателей торговцы, а в проулках шумно суетились слуги: одни выбрасывали мусор, другие отдавали распоряжения чистильщикам обуви и посудомойкам или объясняли горничным, что и как надо сделать. То и дело слышались глухие удары: кто-то усердно выбивал ковер, и было видно, как в воздухе оседают облачка пыли.

На углу стоял давно знакомый Питту газетчик, но сегодня полицейский не дождался от него ни улыбки, ни привета.

– Надо думать, вы не хотели этого, – угрюмо буркнул продавец газет. – Честно говоря, я просто потрясен. Знал, что вы – сыщик, хоть и живете в приличном доме. Но вот уж не думал, что вы замучаете старика до смерти. С вас два пенса, будьте добры.

Томас отдал ему деньги и взял газету, после чего мальчишка сразу же демонстративно отвернулся.

Зажав газету в руке, полицейский потащился домой. Навстречу ему попадались редкие утренние пешеходы. Все молча проходили мимо него, и он не понял, обычным ли было их молчание. Пребывая в страшном потрясении, он вообще потерял способность думать.

Только оказавшись дома, Питт вновь сел за кухонный стол и развернул газету. На первых страницах не было ничего особенного – там, как и ожидалось, печатали в основном статьи о выборах, – но как только он пролистал их, дойдя до пятой страницы, то прямо посередине увидел отвратительно жирный заголовок. А заметка под ним гласила:

«С глубоким прискорбием сообщаем о смерти преподобного Фрэнсиса У. Рэя, обнаруженного вчера в его доме в Теддингтоне. Дожив в почтенных трудах до семидесяти трех лет, он еще оплакивал недавнюю смерть своей любимой жены, Элайзы. Наследников у него не осталось, дети также умерли в раннем возрасте.

Полицейский, а именно Томас Питт, недавно отстраненный от командования участком на Боу-стрит, не имея на то авторитетных полномочий, несколько раз наведывался в дом Фрэнсиса Рэя и беседовал также с другими местными жителями, назойливо задавая им много личных вопросов, касающихся жизни, убеждений и недавнего поведения мистера Рэя. Он отрицал, что его интерес связан с расследованием – до сих пор безуспешным – убийства на Саутгемптон-роу, в районе Блумсбери, где жертвой преступления стала проводившая спиритические сеансы медиум, мисс Мод Ламонт.

Закончив последний опрос соседей, мистер Питт заявился в дом Фрэнсиса Рэя, а следующий визитер нашел мистера Рэя в крайне удрученном состоянии, видимо, доведенным до рыданий.

На следующее утро экономка мистера Рэя, Мэри-Энн Смит, обнаружила, что мистер Рэй умер, сидя в кресле, не оставив никакого послания, кроме помеченного стихотворения в сборнике покойного Мэтью Арнольда, в котором говорится о его трагическом и отчаянном прощании с миром, где жизнь стала для него невыносимой мукой.

По заключению вызванного врача, причиной смерти стал яд, вероятнее всего, того рода, что вызывает остановку сердца. Логично предположить, что в качестве яда могло быть использовано одно из многочисленных растений из сада самого мистера Рэя, поскольку известно, что он не покидал дом после визита мистера Питта.

Выдающаяся научная карьера Фрэнсиса Рэя…»

Далее следовало перечисление научных достижений Рэя и искренние соболезнования многих известных личностей, глубоко скорбящих о его смерти и потрясенных и опечаленных ее ужасными обстоятельствами.

Сложив газету, Питт опять заварил чай. Вернувшись за стол, он обхватил горячую кружку ладонями, пытаясь вспомнить, что именно в его разговорах с местными жителями Теддингтона побудило их так быстро сообщить о них Рэю и могли ли их сообщения так смертельно огорчить его. Неужели он действительно проявил какую-то грубую бестактность? Сам он точно ничем не обидел старика. Душевное страдание Фрэнсиса, замеченное Октавией Кавендиш, было вызвано горькими воспоминаниями о покойной жене… но она, разумеется, не могла об этом знать и вряд ли поверила бы такому объяснению, учитывая известные обстоятельства. Да и никто не поверил бы. Скорбь Рэя о потере жены лишь усугубляла вину Питта.

И как же ему теперь помешать Войси? Выборы начнутся со дня на день. Обри Серраколд выбит из колеи, а Чарльз Войси с каждым часом завоевывает новых сторонников. Томасу не удалось найти ни единой бреши в непробиваемой броне его успеха. Он следил за его манипуляциями практически как обычный зритель, перед которым Чарльз очевидно и громогласно разыгрывал мизансцены своего предвыборного спектакля, оставаясь совершенно недосягаемым.

Питт пока еще даже не узнал, кто из трех клиентов убил Мод Ламонт. Он чувствовал уверенность лишь в том, что мотивом убийства стал шантаж, основанный на их различных страхах: Рональд Кингсли боялся, что его сын умер трусом, а Роуз Серраколд страшило безумие ее покойного отца, а правда это или нет, так и оставалось неизвестным. А еще был третий клиент, обозначенный «Картушем», но Томас пока не имел ни малейшего понятия, кто он или в чем он уязвим. Ничто из сказанного о нем Кингсли или Роуз не проливало свет на его личность. Не было даже никаких версий. Духи мертвых теоретически могли знать все. В прошлом порой скрывались семейные тайны, предательство умершего друга, тайный ребенок, любовница, преступление или просто глупая выходка, способная вызвать смятение интимной фривольностью. Любой из этих причин хватило бы для шантажа, вынуждавшего клиента платить за их сокрытие.

Возможно, есть смысл подойти к вопросу шантажа с другой стороны? Какова была цена молчания? Если дело связано с Войси, то ценным вкладом могло стать масло, подливаемое в огонь его кампании за власть. Он получал всю необходимую помощь благодаря своим собственным речам, средствам и ловкой игре на чужих промахах. Газетные статьи могли помочь ему подкопаться под Серраколда, и эту помощь ему был вынужден оказать Кингсли. Его собственные сторонники уже выиграли, и победа ждет тех, кто будет настоящим либералом, удержав равновесие власти. Кто еще мог критиковать Серраколда с какой-то тайной целью… и кто мог добиться того, чего не ожидал?