Вот тут шеф несправедлив. Видит бог, и в мыслях не было. Намеревался всего лишь парой сломанных ребер ограничиться.

– Так что, будем разговаривать? – вопросительно выгнул бровь Виньерон.

– Настроения что-то нет, – отрезал пленник.

Теперь уже точно пленник.

– Знаете, Александр, у меня уже появляются мысли насчет грузового шлюза в третьем трюме. У него частенько барахлит система управления, да и с регенерацией кислорода проблемы…

– А вот угрожать не надо. Погрознее видали, – буркнул Тарасов, отворачиваясь. – Нашелся пугатель, по собственному кораблю без охраны не ходит, а все туда же.

Ага, это он уже чисто из вредности. Почти сломался. Сейчас самое главное не останавливаться, давить и давить. Шеф, к моему удовлетворению, тоже это понял:

– Короче, так, господин Тарасов. Вы сейчас не в самом комфортном положении. Тезисно: вы на борту «Великолепного», полностью в моих руках. Сбежать нереально, сами понимаете: с гиперпространством не шутят. Отпустить я вас не могу. Поэтому придется вам пока что воспользоваться моим гостеприимством. Но я любопытен.

– Вы уже говорили, – подпустив в голос сарказма, хмыкнул пленник.

– Любопытен, да, – не дал сбить себя с толку шеф. – И мне жутко интересно, зачем вас выкрали азиаты. А то, что вы к ним попали не по своей воле, даже не обсуждается. Итого: у вас есть что-то интересное мне. Можем заключить сделку.

– Не думаю.

– А зря. Думать, хотя бы периодически, полезно. Но я не настаиваю на сиюминутном решении. Время у вас есть. Доктор сказал, что выпустит вас из палаты через два дня. Пока придите в себя, восстановите силы. Соберитесь с мыслями, в конце концов. А потом мы вернемся к нашему разговору.

– А вы меня в карцер разве не запрете? Для стимуляции мыслительной деятельности, так сказать? – съязвил Тарасов.

Вот ведь неугомонный! Неужели обязательно за собой последнее слово нужно оставить? С Пьером, кстати, такой трюк обычно не проходит.

– А зачем? – притворно удивился Виньерон. – Более того, после выписки я предоставлю в ваше распоряжение комфортабельную каюту на офицерской палубе. И свободу перемещений по кораблю, в разумных пределах конечно же, никто вам ограничивать не будет. Это чтобы вы поняли, чего лишитесь, если переговоры зайдут в тупик.

– Ну допустим, чисто гипотетически, что я вам все расскажу. Но-но, спокойнее! Я сказал – гипотетически. Честно признаться, я вообще ничего не помню…

– Так уж и ничего?..

– Увы…

– Ладно, замнем для ясности.

– Допустим, я удовлетворил ваше любопытство, любезнейший Петр Михайлович. А дальше что?

– Лично я вижу как минимум две возможности…

Чего-то это мне напоминает. А?

– Надеюсь, моя прогулка в шлюз без скафандра в их число не входит? – не изменил себе Тарасов.

– Однозначно нет, даже гипотетически, – усмехнулся Пьер. – Одно из двух: мы или сотрудничаем дальше, к взаимной, хочу заметить, выгоде, или расстаемся если не друзьями, то хотя бы не врагами. Правда, предварительно придется вас подвергнуть одной не очень приятной медицинской процедуре.

– В подпольный «мозговерт» не полезу! – отрезал пленник. – Организм не казенный.

– Ничего гарантировать не могу, медицинские услуги – качественные – нынче дороги. Но…

– Понял я, понял. Будем надеяться, что память ко мне вернется. Но… Сами понимаете, амнезия дело такое…

– Вот и славно! – заключил Пьер, поднимаясь со стула. – Кстати, нянчиться с вами у меня нет возможности, поэтому по любым вопросам обращайтесь к Павлу Алексеевичу. – Короткий кивок в мою сторону. – Он мой доверенный помощник, а вовсе не охранник, как вы изволили выразиться. Плюс координатор по работе с пассажирами, так что вы подпадаете под его юрисдикцию. Прошу любить и жаловать.

Тарасов соизволил окинуть меня заинтересованным взглядом.

– Гаранин Павел, – представился я по всем правилам, протянув руку.

Пленник, чуть помедлив, ответил на рукопожатие, правда, и тут не удержался от комментария:

– Доверенный помощник, а дерется как профи.

Я пожал плечами – мол, чего тут сверхъестественного? К тому же, если мне не изменяет память, во вчерашнем инциденте я лишь защищался, даже отмахнуться ни разу не получилось. Однако ж парень хорош, если сумел сделать такие далекоидущие выводы.

– Всего хорошего, Александр! – закруглил разговор шеф. – Надеюсь на ваше здравомыслие.

– Я тоже, – вздохнул Тарасов, но в его насмешливых глазах отчетливо читалось: «Блажен, кто верует».

Покидая палату, я еще раз пересекся с ним взглядом, и он, как и ожидалось, глаз не отвел. Надолго затягивать дуэль я не стал, и так все понятно. Намучаемся мы с ним, ох намучаемся!..

Где-то в гиперпространстве, борт лайнера Magnifique,

6 июля 2541 года, день

– Ну, что скажешь? – поинтересовался Пьер, когда мы оказались в коридоре.

– По поводу?

– Паша, хоть ты-то не прикидывайся, – укоризненно глянул на меня шеф. – Про Тарасова что скажешь?

– Вредный тип.

– И все?

– А вы хотите, чтобы я вам его психологический портрет нарисовал? Признаться, я этот раздел теоретического курса порядком подзабыл.

– Н-да, похоже, без профилактической беседы не обойтись, – хмыкнул патрон. – Не отставай.

Всю дорогу до капитанских апартаментов Пьер молчал, видимо, что-то обдумывал, да и оказавшись в родном кабинете, к разговору приступил далеко не сразу. Для начала обновил потухшую сигару, потом вооружился неизменным пузатым бокалом с коньяком (мне, кстати, не предложил) и наконец разродился целой речью:

– Возможно, Паша, ты сочтешь меня неисправимым романтиком, но, сколько себя помню, меня влекла Тайна. Тайна с большой буквы, а не какие-то там жалкие секреты местечковых политиков, и даже не загадки истории, нет. Все гораздо хуже. Я больной человек по большому счету. Болезнь моя незаразная, да и для окружающих не опасная…

Ага, это еще как посмотреть, подумал я.

– Ты никогда не задумывался: кто мы, что мы, зачем, в конце концов, мы? Нет? Тебе повезло. А меня эти насквозь философские вопросы занимали чуть ли не с раннего детства.

Шеф снова надолго задумался, устремив мечтательный взгляд куда-то на стену, а потом тихо и размеренно продолжил, не глядя на меня:

– Родился я в довольно богатой семье. По крайней мере, мы никогда не бедствовали. Дед мой, Антуан Виньерон, был потомственным французским дворянином. Баронство его было одним из самых доходных в Шампани, его виноградники приносили баснословную даже по тем временам прибыль. Но все кончилось в один далеко не прекрасный момент – Смута не щадила никого, в том числе и моего предка. Все его родственники были убиты. В одночасье лишенный всего, он бежал из горящей Европы и перебрался в Славянский Союз. Там он встретил любовь всей своей жизни – мою бабку Марию. У них родился сын, мой отец, Мишель Виньерон. Папенька тоже впоследствии женился на русской и до сих пор живет с моей матерью, Валентиной, душа в душу. У меня есть еще младший брат, Антон. В честь деда назвали…