Проблема, таким образом, заключалась не в том, чтобы убить четырех человек, а в том, чтобы сделать это как можно аккуратнее, а потом смыться. Со дна своего чемодана он достал тяжелый револьвер, который на протяжении многих лет был ему добрым другом. Каждый раз, пряча его за рубаху, он чувствовал его ласковые прикосновения, которые успокаивали и возбуждали одновременно. Он попытался подсчитать, сколько «счастливых» пуль вылетело из его ствола, однако вскоре сбился. И если бы кто-то попросил его подсчитать, сколько человек он убил понапрасну, то он бы тоже наверняка не смог сосчитать, ибо им счета не было. Однако он вряд ли бы испытал угрызения совести, даже если и задумался бы над собственной жизнью. Скорее всего, он пришел бы к выводу, что довелось ему жить в жестокое, не знающее жалости время, когда смерть частенько из злейшего врага превращалась в друга, избавляющего человека от тягот поистине невыносимого существования.

Он, не торопясь, закончил свой завтрак, попросил кофе, раскурил последнюю гаванскую сигару из коробки, купленной в Ла-Гуаире, и, не вынимая ее изо рта, вызвал такси, попросив, чтобы его доставили в форт Ричепансе в Баса-Терре. Свой чемодан он оставил в камере хранения в аэропорту и взял с собой только оружие, деньги и паспорт, так как собирался, если запахнет жареным, скрыться в одну секунду.

Он, словно обычный турист, прогулялся по территории форта и с его северной башни внимательно осмотрел дома, разбросанные на холме. Под описание коменданта подходили два дома. Тогда он нашел удобное место, устроился там и принялся следить за домами, но даже по прошествии изрядного количества времени не заметил ничего интересного. Затем очень медленно он спустился к морю и нашел тропинку, которая взбиралась по холму.

Он остановился примерно в тридцати метрах от первого дома, укрылся в густых зарослях и стал выжидать. Судя по всему, искал он именно этот дом, так как его действительно окаймляла широкая галерея, а окна его смотрели прямо на крепость. Так он простоял полчаса. Вокруг царила тишина: не было слышно ни голоса, ни звука. Еще раз убедившись в том, что оружие заряжено, он наполовину расстегнул рубаху, чтобы при необходимости было удобней выхватить револьвер. Начинало темнеть, и он наконец-то решился бегом преодолеть расстояние, отделяющее его убежище от дома.

Рассохшиеся деревянные ступени заскрипели под его ногами, и ему показалось, что этот громкий звук обязательно переполошит всех обитателей. Сентено замер и прислушался — по-прежнему было тихо. Тогда он поднялся до широко раскрытого окна, выходившего прямо на море, и пригляделся — казалось, что в доме нет ни души.

Он вошел внутрь. В темноте различил контуры типовой мебели, а на стенах картины, в сумерках превратившиеся в пятна. Он продолжил свой неспешный подъем, добрался до галереи и оттуда разглядел часть стола, заваленного флаконами и кистями. Совершенно бесшумно он отступил в угол и, прислонившись к стене, снова прислушался, еще раз ощупал револьвер, в очередной раз сказав себе, что в доме никого нет, сделал два шага вперед и оказался посредине террасы.

Темнело стремительно, но он тут же различил фигуру огромной негритянки, которая дремала в высоком плетеном кресле. Сентено замер в нерешительности, гадая, стоит ли ее разбудить или нужно вернуться обратно, пока она не проснулась и своими криками не переполошила всю округу. Однако почти тут же он пришел к выводу, что необходимо действовать, и действовать стремительно, если он хочет сегодня закончить свое дело и не опоздать завтра на самолет. Он нажал выключатель, и прямо перед спящей женщиной зажглась электрическая лампочка.

Но даже яркий свет не разбудил ее, и Дамиан Сентено, отыскав табурет, уселся напротив нее и потряс скрещенные на подоле руки, все еще державшие разноцветную шаль, которую она вязала.

— Эй! — позвал он. — Эй! Послушайте! Просыпайтесь.

Мама Ша медленно, словно ей это стоило колоссальных усилий, открыла глаза и ошарашенно уставилась на незнакомца, сидящего напротив.

— Что происходит? — спросила она наконец. — Что вам нужно?

— Я ищу Марко Замбрано. Он здесь живет?

— Да. Живет здесь. Но он ушел.

— И куда он ушел?

— Спустился в поселок.

— Когда вернется?

Мама Ша внимательно посмотрела на своего собеседника, будто хотела по его лицу прочитать все его мысли и намерения, и после недолгого молчания уверенно ответила:

— Понятия не имею. Все зависит от того, сколько выпьет… или от подружек, которых встретит. Если он схлестнется с Женевьевой или с Ла-Грингой, может провести там целых три дня.

— Три дня! — Подобная перспектива ужаснула Дамиана Сентено. Он окинул пристальным взглядом террасу, словно надеясь в дальних ее углах найти решение своей проблемы. Он не хотел впутывать негритянку в это дело, но у него не оставалось выбора. — Послушайте! На самом деле я ищу родственников, которые совсем недавно прибыли из Испании. Мне сказали, что они находятся здесь, в доме сеньора Замбрано. Вы их не видели?

Мама Ша задумалась. Она снова внимательно посмотрела на Сентено, чью руку украшала жуткая татуировка, а грудь — не менее жуткий шрам, и едва заметно качнула головой:

— Да. Я их видела.

— Где же они?

— Уехали.

— Уехали? — повторил Дамиан Сентено, который пока не мог до конца осознать услышанное. — Когда уехали?

— Этим утром. На рассвете.

— Куда?

Мама Ша пожала плечами:

— Не знаю.

— Как не знаете? Вы должны знать! На чем уехали?

Она показала рукой в ночную темноту, в которую до утра закуталось Карибское море:

— На лодке. Марко дал им свою шаланду… Они и уехали. Мне кажется, что на Кубу.

— На Кубу? — воскликнул Дамиан Сентено, который все еще отказывался верить в происходящее. — Вы уверены?

— Они так сказали, — ответила мама Ша. — А может, в Мексику или в Панаму… Кто их знает. — Она посмотрела в сторону, противоположную той, куда ушла «Грасиела». — Совсем недавно их еще можно было рассмотреть на горизонте…

С этими словами она потянулась и взялась за свое вязание, давая тем самым понять, что разговор окончен. Клубок выскользнул из ее рук и упал на пол к ногам. Она подалась вперед, пытаясь его поднять, однако тут же остановилась: еще бы, с ее-то внушительными формами не так легко будет проделать такой фокус. Тогда она пристально посмотрела на Дамиана Сентено, словно прося его о помощи.

Погруженный в раздумья, Сентено не сразу сообразил, чего от него хотят, а когда наконец понял, то наклонился вперед и протянул руку к клубку.

В первый момент он даже не понял, что произошло, и лишь вздрогнул от пронзившей его тело боли. Выпрямившись, он поднял руку к плечу и нащупал над лопаткой, в каком-то сантиметре от основания шеи, плоскую головку длинной вязальной спицы. Бесконечно удивленный произошедшим, он попытался было что-то сказать, однако голос его осекся. Мама Ша в ту же секунду вытащила из-под шали вторую спицу и быстрым, резким движением, подавшись вперед всем своим огромным телом, воткнула ее в грудь Сентено, там, где билось его сердце. Дамиан Сентено отшатнулся и, в напрасной попытке удержать равновесие на закачавшемся табурете, схватился за стол. Тот опрокинулся, на пол полетели кисти, краски и тюбики с растворителем.