– Стив Роджерс – совершенно законное имя. – Лиам отдал другу удостоверение. – Это все… Ты вообразил, что ты Боба Фетт?[14] Не знаю, что и сказать, Толстячелло.

«Скажи, что все нормально, – подумала я, вспоминая лицо и голос Толстяка, когда тот признался, что сдал одного ребенка. – Скажи, что понимаешь, что он должен был так поступить, хотя сам бы ты этого не сделал».

– Что? – Толстяк усмехнулся, и голос его сорвался. – Тот случай, когда и сказать нечего?

– Нет, я просто… – Лиам откашлялся. – Благодарен, что ли. За то, что ты отправился меня искать и должен был сделать… это. Знаю, это не было… Знаю, это не могло быть легко.

– Заткнитесь уже и пососитесь, – буркнула Вайда, пытаясь сесть поудобнее. Девушка бы никогда в этом не призналась, но я представляла, как она мучается из-за обожженной спины. – Я пытаюсь восполнить свой недосып, когда вы стали орать друг на друга, словно кошки, когда у них течка, и меня разбудили.

– Мисс Вайда, – сказал Лиам, – кто-нибудь когда-нибудь говорил, что ты – как взбитые сливки на фруктовом мороженом жизни?

Она впилась в него взглядом.

– Кто-нибудь когда-нибудь говорил тебе, что твоя голова напоминает член?

– Это физически невозможно, – проворчал Толстяк. – Он бы…

– Если честно, – начал Лиам, – Коул однажды пытался… А что?

– О, я извиняюсь, – вставил Толстяк, – Очевидно, продолжение моего предложения прервало начало твоего. Так что ты хотел сказать?

– Смею предположить, что ты, вероятно, не хочешь слушать о том, как брат просунул мою голову между штакетинами соседского забора.

– Было много кровищи? – внезапно оживилась Вайда. – Тебе оторвало ухо?

Лиам поднял руки к ушам, продемонстрировав, что они по-прежнему плотно держатся на голове.

– Тогда точно нет, – заявила она. – Никому твоя скучнозадая история не интересна.

Ночь быстро вползала на небо. Я провожала глазами солнце, пробиравшееся сквозь кроны над головой, бледное оранжевое свечение прокатилось по заснеженному пространству леса, пока, наконец, окончательно не исчезло в сонной серости, и холод не загнал нас обратно в палатку.

Вайда улеглась на спину, подняв переговорник и перемещая его, чтобы найти положение, в котором он ловил сигнал. Она пыталась отправить «ВСЕ ЧИСТО//ЦЕЛЬ НАЙДЕНА» в ответ на десять «ДОЛОЖИ О СОСТОЯНИИ», отправленных несколько дней назад. «Если Кейт хотя бы вполовину волнуется так, как Вайда пытается наладить контакт, – думала я, – когда переговорник найдет Сеть, нас ждет еще десяток сообщений».

– Ничего? – спросила я.

Позволив переговорнику шлепнуться на грудь, девушка раздраженно вздохнула и покачала головой.

– Возможно, когда мы спустимся с гор, – предположила я, но это ее, кажется, не успокоило. Вайда покосилась в мою сторону через темную палатку.

– С каких пор ты начала пить из полупустого стакана?

Я закряхтела, уткнувшись лицом в руки, – боль снова резко пронзила спину.

– Болит? – спросил Толстяк. Одна рука легла мне на лопатку, чтобы зафиксировать, пока вторая ощупывала и нажимала на стежки.

В ответ я снова закряхтела.

– Хочу еще раз продезинфицировать, – предупредил Толстяк.

– Супер.

Нас окружало спокойствие, не вяжущееся с бушующей стихией снаружи. Закончив манипуляции со мной, Толстяк взял книгу, это был «Белый клык»[15], и устроился читать на спальнике. Я осталась лежать на животе, пытаясь заставить себя заснуть.

У входа в палатку появился Джуд с фонариками, которые ему поручили найти в машине. Его вьющиеся волосы покрывал толстый слой снега, который он додумался стряхнуть прямо над нами. Это была первая улыбка, которую я видела на его лице за последние несколько… дней? Недель? Однако, поймав мой взгляд, Джуд отвел глаза, усаживаясь рядом с Лиамом, чтобы продолжить их игру в войну.

Чем больше затягивалось молчание, тем сильнее давила на нас неловкость. В глазах Вайды тоже разгорался опасный огонь: и чем дольше она пялилась в сторону Толстяка, тем злее становилась ее улыбка.

– У меня тут появилась мысль, – внезапно сказал Лиам.

– Должно быть, ей было очень одиноко, – предположил Толстяк, перелистывая страницу.

Лиам закатил глаза:

– Становится поздно, и я подумал, что мы могли бы по очереди постоять на часах. Договоримся о сменах. Согласны?

Я кивнула.

– Мы с юным Джудом можем заступить первыми, – сказал Лиам. – Руби с Толстяком – вторыми, Вайда – последней.

Расстановка сил меня не очень устраивала, но Лиам выглядел так, словно готов был поспорить, а вот я не была.

Всю ночь я крутилась и вертелась на одеялах, которые служили нам постелью, то просыпаясь, то снова засыпая – слушая, как Лиам негромко рассказывал Джуду о каком-то ужастике, который обожал смотреть ребенком.

Когда они оба вернулись в палатку, Джуд в изнеможении плюхнулся на колени между мною и Толстяком, похлопывая нас по спине, пока мы не проснулись и не сели. Свернувшись калачиком под одеялом, мальчишка блаженно вздохнул. Лиам же не спешил ложиться, нерешительно застыв. Я чувствовала, что его глаза остановились на мне – так ощущается солнечный луч, заглянувший в окно. Теплый. Устремленный прямо на тебя.

Я встала, когда он скользнул под другой конец одеяла, устраиваясь как можно дальше от меня, стараясь, однако, уместиться на флисовой подстилке под нами.

Чтобы не сидеть просто так и согреться, мы с Толстяком быстрым шагом обошли лагерь, радуясь, когда ветер со снегом стихали хотя бы на пару минут.

– Ты здесь заехал? – спросила я, указывая на тропинку, которая казалась шире остальных.

Толстяк кивнул:

– Она потом заворачивает и выходит на шоссе. Думаю, этот участок закрыли, потому что по нему никто не ездил. Надеюсь, завтра снег начнет таять, иначе я даже не знаю, как отсюда выбираться.

Через несколько часов – незадолго до рассвета – настала очередь Вайды. Девушка постояла в палатке, пытаясь стряхнуть с себя сон, прежде чем вывалиться в холодное утро. Я уставилась на крошечное пространство, оставшееся между Толстяком и Лиамом, и, поспешно повернувшись, вылетела за нею наружу.

Когда я села рядом, Вайда перестала пристально осматривать поляну, но, кажется, не удивилась.

– Выспалась в машине, – солгала я, протянув одеревеневшие руки к костру. – Совсем не устала.

– Угу, – буркнула она, закатывая глаза. – Хочешь рассказать, что у тебя действительно на уме?