мере, ботинки сходившей должны быть грязными или хотя бы мокрыми, а они найдены совсем чистыми и сухими. Разберем последнюю из улик, будто бы доказывающих физическую невозможность купанья, а следовательно, и того, что Н. Андреевская утонула.

Перед открытым окном комнаты в нижнем этаже, занимаемой Андреевскими, есть площадка, по которой идет через обрыв к реке, как обыкновенно на кручах, зигзагами тропинка в форме латинского вывороченного на другую сторону S; длина всей тропинки 5 саженей до воды, но сюда следует включить самую площадку до обрыва; сам обрыв от площадки до поверхности воды в вертикальном направлении 2, мало-мало 2 1/2 сажени, то есть как спуск с крыши одноэтажного небольшого домика. Первый зигзаг, составляющий половину S, идет по твердому и сухому, зеленью поросшему грунту и не особенно крут. Я сходил по нему без всяких затруднений. Говорят, и это записано в протоколе судебного следствия, но весьма неопределенно и глухо. Там записано, что после того, как в дом была помещена больница Красного Креста, сделана выемка, тропа расширена. Не знаю, произошли ли какие-либо перемены в этой части спуска, может быть, слово «выемка» относилось к другой части спуска. Сторож, который водил меня, утверждал, что первая верхняя половина спуска совсем не тронута. Но другой зигзаг, другая часть спуска подвергалась некоторому весьма незначительному исправлению, которое, не изменяя его вида, облегчает работу спускающейся стопы; в нем сделаны насечки горизонтально в виде ступенек. Когда я был в сентябре, да и теперь, никаких камешков не было, но из протокола от 27 февраля видно, что мелкий щебень, оставшийся, вероятно, от насечек, мешал осматривавшим. Теперь по ступенькам сходить удобно, тогда же, не отрицаю, это было трудненько; рискнул ли бы я сходить в мои 50 лет, – не знаю, может быть, не рискнул бы, но во всяком случае я замечу, что трудность есть понятие относительное и что если для нас спуск был бы труден ввиду того, что и плотнее мы и главное менее гибки наши мускулы и кости, то он нипочем для девушки молодой, бойкой, отважной, воспитанной не для салона, но имеющей почти мужской склад ума и сильную волю. Правда, что сход затруднительнее ночью, не вспомним, что это был сад дома, где проживала Нина Андреевская целую неделю и что ночь была хотя и облачная, но лунная, следовательно, дающая полную возможность ориентироваться, как днем. Сходили же по этой тропе вовремя поисков за Ниной, кроме братьев. Чхотуа, Цинамзгваров, полицмейстер Мелик-Бегляров, Исарлов и сам следователь; а Беллик и Сулханов сходили только до половины, до родников. Все они охали и жаловались на боль в спине, некоторые пользовались помощью полицейских на спуске. Тем не менее, я утверждаю, что спуск был возможен и не опасен, что до нижней площадки на скале, в двенадцать шагов длины и пять ширины, с которой был сход в реку, Н. Андреевская могла решиться сойти и исполнить свое намерение, не обладая никакими акробатическими способностями, кроме здоровых и гибких мускулов. Возможность подтверждается и показанием Варвары Тумановой, что в день происшествия Н. Андреевская ходила по спуску и расспрашивала про место, где купаться. Даже и окружной суд не поставил крутизну спуска в шеренгу улик, он зачислил туда только сухие и чистые сапожки. Приходится именно о них и говорить теперь.

На площадке, у берега, лежали в образцовом порядке, заставляющем верить в купанье либо предполагать весьма тонкое, умное, хладнокровно обдуманное воспроизведение искусственных сборов к купанию, сначала поясок, потом кофточка, на ней платье с грязными пятнами и разорванным подолом, а рядом с платьем пара опорок от ботинок, старых и поношенных, поставленных рядышком, носками к реке, но совершенно сухих. В акте, составленном в четыре с половиной часа утра, значится, что на этих ботинках нет ни малейших следов засохшей грязи. По словам главных свидетелей – Цинамзгварова и Мелик-Беглярова, 22 июля с половины высоты обрыва сочилась вода из родников и воды было больше, нежели теперь, потому что родник обделан кирпичом, после чего вода течет теперь струей, а тогда она, вероятно, стекала сплошной тонкой массой. Бегляров утверждал, что после спуска по тропинке сапоги его были совершенно грязные, но, напротив, те ботинки были совсем красноватые с заметными следами зелени. Цинамзгваров утверждает тоже, что на подошвах были заметны следы травы и зелени. Этот отрицательный признак и был точно луч света, с этой минуты Цинамзгваров уверовал в преступление. Чтобы оценить этот признак по достоинству, отделив его от всяких оттеняющих его субъективных воззрений, нужно принять в соображение: 1) время наблюдений, 2) свойства как грунта, так и стекающейся воды в летнее время, без дождей. Прежде всего я должен заметить, что в Тифлисе, имеющем вообще грунт скалистый, не бывает и не может быть грязи иначе, как после дождя. Ее не бывает и быть не может в скалистом грунте, даже там, где родники; разве грязь эта образуется искусственно, когда, топча ногами на одном и том же месте, разболтают сочащуюся влагу. Я понимаю, что теперь, когда родник выложен кирпичом и превращен в одну струю, то есть в ручеек водо-обильный, многократно проходя по нем толпой, можно его взбаламутить и получить на сапогах сланцевые и иловые следы. Но даже и по этой чистой струе, если идет только один, то он может лишь замочиться, а не загрязниться, тем более в то время, когда вода тонким и широким слоем покрывала скалистый бок обрыва. Что касается до грязных сапог Мелик-Беглярова, то если бы свидетели припомнили, что их им показывал Мелик-Бегляров, я думаю, он мог загрязниться, потому что был на обрыве в особенных обстоятельствах 22 июля, после обоих Чхотуа, Цинамзгварова, Беллика, Сулханова, да мало ли кого, когда на всей скале виднелись следы сапог, следы истоптанные и размазанные. Итак, я полагаю, что не грязь следует искать, не на ней останавливаться, а главным образом иметь в виду сухость или мокроту. Известно, что Тифлис имеет один из самых сухих климатов в мире, в особенности в летнее время, в конце знойного июля, при 30 градусах жары. С восьми с половиной часов до четырех с половиной часов, когда был составлен протокол Кобиевым, прошло семь часов, в течение которых всякие сапоги могли просохнуть. Относительно их мокроты во время, более близкое к происшествию, мы ограничимся только показанием Цинамзгварова и Беглярова. Оба наблюдали поздно и при огненном свете даже не в комнате, а на площадке, где вещи так и лежали до прибытия следователя Кобиева.

Согласитесь, господа судьи, что эти условия крайне неудобны для исследования цветов. Я по