серьезный упрек против экспертов, нежели тот, что они приняли несерьезный признак – пену изо рта – за серьезный, я их упрекаю в том, что они не проверили существование этого признака в данном случае, который, по всей вероятности, был. Это нечто вроде воды у рта, которая замечена Пидуа, нечто – ни кровь, ни вода; вода, разбавленная кровью, которой вылилось две ложки, в связи с состоянием красноватости гортани и дыхательного горла, давала полное основание думать, что пена была, но исчезла, потому что произошло необычайно быстрое разложение трупа и сохраниться-то на третий день она не могла. Господа эксперты предпочли совсем игнорировать показания рыбаков и остановились на выводе: пены не нашли, а следовательно, ее не было. Один из них, Главацкий, объяснил показание рыбаков таким образом: пена могла исчезнуть, но осталась бы слизь, а слизи-то и не было, гортань была сухая. Прошу обратить внимание на этот отзыв. Он является expromtu, он не занесен в visum repertum, он не подтвержден другими экспертами. Прямая обязанность суда была его исключить именно потому, что если этот важный и существенный признак имел место, то он должен был быть занесен в акт осмотра, а заявленный так поздно, теряет всякое значение. Суд же его-таки без проверки и принял, хотя принятие или непринятие признака есть обстоятельство из области житейских, а не научных фактов, определяемых и проверяемых протоколами. Итак, оказывается, что не доказано отсутствие устойчивых признаков утопления.

Еще менее оправдывается признание наличности удушения, доказываемое кровоподтеками. Самый наглядный пункт положения совершенно ложный: что подтеки не могли быть смешаны с гипостозами или трупными пятнами от просачивания сыворотки с кровяным пигментом сквозь капилляры в соседние ткани, и о том, что, как только есть кровяные свертки, так непременно должны были иметь место прижизненные повреждения.

Миттелервейг говорит, что в периоде гниения кровоподтеки тоже изменяются и тогда их едва возможно отличить от гипостозов посредством имбибиции. Гипостозы представляют равномерно окрашенную поверхность, их признаки резки, так как они не проникают глубоко в ткань; но для определения их надобно прорезать мышцу, а этих опытов именно и не делали эксперты на черепе. Здесь то, что они называют подтеком, было прямо на кости, но не в мышцах шеи, кожа которой не была окрашена, а только между ними было пятно величиной в двадцатикопеечную монету. Их не было даже между ребрами. В visum repertum сказано, что рассеянные островками сетки на реберных мышцах проходили до надкостницы ребер, но это заключение лично было выведено из сопоставления красноты на ребрах с краснотой на надкостнице, без сечения всей мышцы, которое едва ли было произведено. Бриан и Шоде говорят, что когда вырезанная кожа оказывается пропитанной кровью во всю толщину и эта жидкость оказывается густой и свернувшейся, то почти с достоверностью можно сказать, что эти повреждения были причинены при жизни. Этих признаков нельзя проверить на visum repertum. Великий авторитет – Каспер основываясь на опытах своих, Энгеля и Бока, отвергает, чтобы свертки крови доказывали происхождение прижизненное. Майр говорит, что как только наступает гниение, уже нельзя определить, имеешь ли перед собой прижизненный или посмертный сверток крови. Главная разница та, что при травматических кровоподтеках границы подтека точнее и резче обозначены, между тем как трупные пятна более расплывчаты, а в данном случае подтеки описаны как обширные, рыхлые, сплошные на черепе и так неопределенные островки на ребрах. Я думаю, что если не останавливаться только на некоторых кровоподтеках, а взять все описанные в visum repertum в связи с полнейшим отсутствием всяких ссадин, ран, царапин и подкожных подтеков, то легко убедиться, что почтенные эксперты просто-напросто смешали гипостозы с экхимозами. Кровоподтеков оказалось пропасть на голове, кругом черепа, в мышцах ребер, на бедрах, спине, правой лопатке, пояснице, боках, обеих голенях, у колен; все эти кровоподтеки на всех частях туловища и голове признаны прижизненными. Для объяснения, как могли они произойти без окрашивания кожи, так как труп был чист и без внешних знаков, каковы ссадины, и прочее, Главацкий должен был прибегнуть к предположению мягкой подстилки между кожей и бьющим предметом, вследствие чего кровь изливается не под кожицу, но в мышцы. Но в таком случае были истязания. Н. Андреевская была избита с головы до пяток, с такими утонченными варварскими приемами, которые не соответствуют ни короткому времени между ее исчезновением и обнаружением исчезновения, ни месту и обстоятельствам, которые внушили осторожность, ни цели, которую могла полагать даже корысть или мщение. Зачем было надо колотить по плечам, и по бокам, да по голове через какую-нибудь подушку? Многочисленность кровоподтеков доводит предположение об их прижизненности до абсурда. Ясно, что мало-мальски рассудительная критика должна была обнаружить, что признаки утопления Н. Андреевской весьма вероятны и, напротив, признаки травматических излияний крови, следовательно прижизненных насилий, весьма сомнительны. Что предстояло суду? Либо поверить экспертам на слово, как авторитету, либо усомниться в том, толкуют ли они согласно с обстоятельствами дела, известными и суду по протоколу? Отрицают ли пену, когда она есть, отрицают ли плытие трупа, как, например, Блюмберг, когда труп найден плывшим. Раз усомнившись, суд столь же мало может видоизменять, кодифицировать суждения экспертов, как приговор присяжных. Суд не может совладать с большой посылкой, вещателями которой эксперты являются, он может поверить оракулу и тогда принять целиком его изречение; либо потерять веру в авторитет и тогда отнестись к экспертам, как к недостоверному источнику. А затем что?.. Затем либо надо самый вопрос признать нерешенным, то есть сказать: может быть, удавлена, а может быть, утонула, и оправдать прямо и просто подсудимых по общему правилу криминалистики, что всякое сомнение должно быть истолковано в пользу подсудимых; либо – назначить новую и настоящую экспертизу. Вместо того, суд вышел из пределов своей роли, заявил, что он вправе проверять как экспертизу, так и научную основательность приводимых в опровержение ее выводов авторитетов и явиться судьей между экспертами, требующими пены, и ученым Окстоном, который вскрывал девяносто трупов в 55-часовое время после смерти и пены не находил. Окстон не нашел пены, но не видно из протокола, не нашел ли он слизи, а слизи не было, как говорят эксперты; следовательно, эксперты правы.

Я уже заметил, что слизь, вероятно, была, но не в том ошибка, а в том, что суд является разборщиком спора между экспертами и книгой, которой они не читали, которая известна только по отрывку из судебной медицины Бухнера; что хотя суд дает предпочтение экспертам перед книгой, он мог дать предпочтение и книге перед экспертами, и на основании сочинения, хотя и специального,