…Шкаф у входа шевельнулся. Из двери выглянул Феодосий, приветственно махнул рукой, заходи, мол.

Стас рассчитывал на разговор тет-а-тет, но в кабинете сидел какой-то молодой парень в подчеркнуто дорогом костюме.

Принесли кофе, для Линьковича уже третью чашку. Закурили: Феодосий сигарету, а Стас и Александр — так звали парня — сигары.

— Ну что, ребятушки, настало время познакомить вас и раскладец некий новый зафиксировать. Вот Стас, гордость наша, придумал схему отличную, которая много пользы и денег принесет. В схеме этой есть важная штука, управляющая компания, которая всем шевелит, так вот Александр этой компанией и займется, а ты, Стас, поможешь ему, ну и я присмотрю, по мере сил своих.

Линьковича последний раз били в сибирском городе имени сержанта Белова (тот теперь дорос до замначальника ГУВД и пил не водку, а хорощий виски, возможно, той же марки «изъятое»). И то досталось ребрам. Теперь он понял, что такое, когда с размаха врезают по физиономии.

— Понимаю, Стас, что ты немного не ожидал, что так, я вот, дурак, не успел проговорить с тобой, так всё дела, заботы, хлопоты разные, вот, вижу, ты сигару даже свою забыл, так удивился. Ну ладно, свои ведь люди, придумаем, как чего, обиженных не будет, точно говорю.

Стас затянулся сигарой, как сигаретой, потом еще раз. Все вокруг чуть плыло. Его кинули. Непонятно почему, непонятно зачем. Что делать, особенно в ближайшие пять минут, тоже было неясно.

— Ну, в общем, мы сейчас обедом хорошим все это дело закрепим. Саша, проходи в залу, а я Станиславу, гордости нашей, пару слов скажу.

Молодой вышел. Феодосий прошелся по кабинету и сел напротив Линьковича.

— У того, что сейчас произошло, есть два, парень, объяснения. Первое — юноша этот не просто так, он и сын хороших людей, но главное — его жена, она дочка, — тут Феодосий, чуть не стукнувшись носом о нос Стаса, шепнул фамилию. Оставалось признать: да, родство серьезное, не попрешь против такого. — Ты понимаешь, он может решить все проблемы за родственным столом, почти в каждый кабинет зайдет, а куда не заскочит, то туда и пригласить могут, в общем, перспективный парень, он когда женился, мы даже поверить не могли, что такое случается.

— Смычка города и деревни, — попробовал пошутить Линькович.

— Но это только первое обстоятельство, а есть и второе, — Феодосий снова встал и, пройдясь по кабинету, сел на подоконник.

— Ты чего-то решил, что твое это дело, схема твоя — она ж не для всех, для тебя она, а это уже неправильно, это уже почти крысятничество, нет, помолчи… Послушай, я знаю, что ты не крысил, наказания не будет, но и на запасном пути тебе постоять придется, мудрости набираться.

Следующие дни Стас вводил Александра в курс дела (мажор был неглуп и, оценив мощь схемы, проникся к старшему товарищу уважением). Линьковича тем временем назначили первым вице-президентом банка, в котором он некогда познакомился с Феодосием.

Стас понимал, что со своей точки зрения Лакринский был абсолютно прав. И если бы ему в руки попал листок с наброском увода большей части бизнеса в офшор, лично подконтрольный Стасу, то автор схемы не зажился бы. Но только что изготовленный набросок Линькович, полюбовавшись изяществом решения, тут же сжег в домашней пепельнице.

Мудрость поступка он оценил, когда, сунувшись зачем-то в ящик стола, где всегда лежали личные документы, не нашел ни одного из двух загранпаспортов.

Последние бумаги были оформлены в середине июля. У нотариуса сломался принтер, и, пока несли новый, пока подключали, дело затянулось до семи вечера. Попрощавшись с мажором и его охранником, Линькович решил пройтись. Офис нотариуса располагался на задворках Госдумы. Линькович вывернул на Тверскую и подумал, что, наверное, надо поесть, например, в каком-нибудь кафе в Камергерском или дойти до «Ватрушки». Народу на улице оказалось неожиданно много, причем в основном молодежи. Вела она себя непонятно почему агрессивно. Стас взглядом знатока оценил юную статную брюнетку, которая, вздев сжатый кулак, выкрикивала что-то гневное. Сначала Линькович подумал, что она зовет такси, но орали вокруг все.

«Навальный! Путин — вор! Навальному — свободу!» — доносилось со всех сторон.

Стас отошел в сторону, достал айфон. Оказывается, сегодня в Кирове суд решил посадить Алексея Навального. Его Линькович, как и всех остальных белоленточных, не очень привечал, однако за блогом следил. Не верил ни единому слову, но читал внимательно. Откуда-то он знал, что у этого блогера много сторонников, которые, видимо, и вышли оплакивать посадку своего кумира.

Милиция не вмешивалась. В Камергерском стояла цепь ОМОНа в полном облачении, но пока никого не били. К одному из полицейских подошла девушка, чуть ли не в два раза его меньше. «Дяденька, вы такой красивый, такой грозный», — протянула она совсем детским голосом и дала ему цветок. Омоновец улыбнулся сквозь шлем.

«Комедия, — подумал Стас, — поганая комедия». Настроение у него и так было не ахти, а тут и совсем испортилось. Он решил сразу пойти домой, ходу пять минут, шофер должен был еще с утра заполнить холодильник.

Войдя в квартиру, Линькович пошел к бару, достал бутылку коньяка и сразу из горла сделал глоток. Потом еще один. Прошел в кабинет и увидел, что рядом с компьютером лежат два паспорта.

Через сто грамм Стас решил, что завтра же, нет, послезавтра полетит к Яне, встанет на колени и позовет замуж. Но сначала надо было понять, где она сейчас. Он открыл папку, где хранилась вся переписка, почти уже заглохшая, и тут увидел свежее письмо. Улыбнулся. Сделал глоток. Открыл.

Это была рассылка.

«Янина Герцштейн и Беньямин Фридер с радостью извещают о возобновлении брака и готовы видеть всех, кто сможет быть, 12 августа в Бостоне».

2016 ГОД

Дмитрий Хубариев

(15 ИЮНЯ, РОССИЯ — СЛОВАКИЯ, 1:2)

— Как наши ребята наваляли англичашкам, ох как юшку пустили гомосекам этим, — восторженно пел Анатолий Сергеевич.

Дима радовался за русских бойцов в Марселе не меньше, однако жестом показал товарищу, что стулья сами себя на сцену в зале не отнесут. До открытия межрайонной конференции ОНФ оставалось всего ничего, а помещение еще было совсем не готово. Хубариев на правах одного из организаторов в грязь лицом не собирался.

В общественные деятели он выбился почти случайно. Несколько раз постоял в пикетах, требуя найти управу на негодяя-застройщика. Два раза его снимали какие-то телевизионщики, впрочем, намонтировали из десятиминутной вдумчивой речи какой-то ерунды. Не перестроились еще журналюги с либерасных времен.