Все резко приседаем. Не успеваю понять, почему я оказался на земле, как в воздухе коротко шелестит крупный калибр, взрыв, и с неба снова сыплется металл, стучит по броне, по стенам, по каскам. Рядом со мной оказывается Одегов, гранатометчик. Одегов стоит радостный, веселится, протягивает на ладони осколок величиной с большой палец: “Во, смотри, в спину зарядило!”. “Ранило?” — спрашиваю. “Нет, в бронике застрял”. — Одегов поворачивается спиной: в бронежилете, напротив седьмого позвонка, дырка.

Над головой шелестит очередной залп, снаряды шуршат над нами, уходят в город. Смотрю в ту сторону. Города не видно, прямо перед нами дорога, её высокая насыпь загораживает обзор. Поднимаюсь на второй этаж дирекции, захожу в штаб и натыкаюсь на комбата в окружении командиров рот. Что-то обсуждают над картой.

В городе творится что-то невообразимое. Города нет, видны лишь дорога и первая линия домов частного сектора, а дальше — разрывы, дым, грохот, ад. Пушкари бьют впритык, снаряды ложатся сразу за дорогой, метрах в ста от наших позиций, осколки веером летят к нам. В воздухе крутятся балки потолочных перекрытий, крыши, стены, доски. Обстрел настолько силен, что различить отдельные разрывы невозможно, все слилось в сплошную мясорубку.

Такого обстрела я еще не видал. Какие уж тут снайперы, там небось вообще ничего не осталось, сплошная пустыня.

Из штаба ротный “восьмерки” зовет Юрку, потом меня. Я выхожу, он говорит мне взять рацию и идти с ним радистом. Смотрю на начштаба — я его персональный радист, должен быть с ним. Тот кивает — иди, мол, я уж как-нибудь без тебя. Беру рацию, натягиваю её на плечи. В этот момент зампотех, сидящий около заложенного кирпичом окна, оборачивается и говорит, что пошел пятьсот шестой. Пятьсот шестой полк идет первым эшелоном, мы — вторым. За нами вэвэшники, проводят окончательную зачистку. Все подходим к зампотеху, смотрим в бойницу.

Ожидаю увидеть что-то эпохальное, тысячи солдат, как в кино, бегущих с яростными лицами: “За Сталина! За Родину!”, но на деле все просто, буднично. На насыпи одинокой цепочкой лежит пехотный батальон пятьсот шестого полка. Пехоты совсем уж немного, не больше сотни, она лежит, растянувшись по всей длине насыпи, ожидая переноса обстрела вглубь города, чтобы подняться и пойти туда, за разрывами. Обстрел переносят, солдаты поднимаются и, как при замедленной съемке, перебежками бегут через насыпь, пересекают дорогу и один за одним исчезают по ту сторону. Бегут тяжело, приземисто, каждый тащит на себе по два пуда груза — патроны, гранаты, АГСы, станины, ленты, пулеметы, “Мухи”, “Шмели”. “Ура” никто не кричит, бегут обыденно, устало, молча, с равнодушием притерпевшегося к смерти солдата, привычно отрывая свое тело от земли, бросая его в летящий металл, уже зная, что не все будут живы, и все же поднимаясь в атаку.

Я смотрю, как маленькие беззащитные фигурки поднимаются и бегут туда, за насыпь, где их будут убивать, рвать, калечить, и мне вдруг становится страшно.

Через двадцать минут — первый “двухсотый”. Его, завернутого в плащ-палатку, вывозит наш МТЛБ. Он появляется под мостом, проходит в пролом в заборе и останавливается у нас во дворе. Еще через двадцать минут около МТЛБ уже с десяток раненых, свежие бинты не вяжутся с черными осунувшимися лицами, безумными глазами. Раненые нервно курят, поддерживая друг друга, садятся в “мотолыгу”. “Мотолыга” разворачивается, уходит в госпиталь. Убитый трясется на броне, его ступни колышутся в такт движениям машины…

Еще через двадцать минут “пятьсот шестой” возвращается. Там, за дорогой, огонь “чехов” слишком плотный, артиллерия не сделала своего дела, пехота не может взять дома, и их командир отводит роты назад. Маленькие фигурки снова перебегают дорогу, снова залегают вдоль насыпи. Снова работает артиллерия. Мы снова ждем.

..Двенадцать. Обстрел во второй раз переносится вглубь, во второй раз пехота поднимается в атаку, второй раз исчезает за насыпью. Теперь вроде успешно. Бегу в восьмую роту, которая кучкуется взводами около забора, покуривает в ожидании, нахожу ротного. Тот в очередной раз повторяет командирам взводов задачу. Те понятливо кивают. В этот самый момент звучит приказ по рации — выдвигаемся.

Мы идем со вторым взводом. Держимся всемером — ротный, Юрка, я, пулеметчик Михалыч, Аркаша-снайпер, Денич и Пашка. Взвод собирается у пролома в заборе, готовый хлынуть туда по приказу.

…Пошли!”

Продвижение штурмовых отрядов на этом направлении не было легким. К слову сказать, здесь, в районе восточной и юго-восточной окраин чеченской столицы, 506-й полк действовал с самого начала операции — с 26 декабря, блокируя выход из города. Перейдя 17 января к штурмовым действиям, он двигался поначалу так же тяжело, как и на других направлениях. Его батальоны ежедневно несли значительные потери. Это объяснялось и ожесточенным сопротивлением боевиков, и не очень выгодным “рисунком” городской застройки. Условия местности были здесь таковы, что действовать приходилось на достаточно узком участке — вдоль магистральных улиц, выходивших на площадь Минутку. Полоса наступления штурмовых отрядов справа была ограничена железнодорожным полотном с насыпью (условно отделяющим Октябрьский район от Ленинского), слева — улицей Ханкальской. Фронт полка полностью простреливался боевиками. Глубины боевого порядка, как такового, почти не было. И тем не менее действующие, как пробивной кулак, подразделения 506-го полка брали намеченные рубежи.

33-я бригада внутренних войск, переброшенная из района Старой Сунжи сюда, получила задачу обеспечивать правый фланг штурмового отряда полка. Потом батальон внутренних войск был переведен на левый фланг. Действуя за штурмовыми отрядами, 33-я бригада выставляла по всему периметру района блокпосты и опорные пункты. Это было очень важно, потому что проникнуть в район боевики уже не могли, что явилось ддя них неприятным открытием. Ведь по опыту первой чеченской кампании именно стремительно проникавшие в тылы войск небольшие банды, кочующие по всему городу боевики, наносящие удары в самых неожиданных местах, подрывали общую систему обороны, заставляли войска разбиваться на мелкие группировки, отдельные опорные пункты, которые по нескольку дней вели бои в полном окружении. На этот раз тактика была другой — тылы и фланги наступающих штурмовых отрядов были надежно прикрыты. Боевики уничтожались и выдавливались из захваченных районов, которые после блокирования тут же подвергались зачистке подразделениями ОМОН и СОБР