Что-то случилось? Предположу, что он, прекрасно осведомленный о той власти, что я получил, решил временно — скажем, до возглашения нового императора — отступить, не обострять ситуацию, перегруппироваться. Скорее всего, у него были немалые козыри в игре за высшую власть Санкструма, но он берег их для финальной схватки… А силы, стоящие за ним, возможно — только возможно! — превосходили даже мощь Простых. И я боялся даже подумать, что могло бы случиться в ближайшее время с Норатором и мною, если бы я посмел, скажем, заключить Таленка в тюрьму или — того хуже! — отрубить ему голову.

— А еще говорят, что я, э, не мощу в Нораторе дороги и деньги, на них отпущенные из казны, якобы, куда-то забрал — так ведь это тоже ложь! Мы создали проект, нашли подрядчиков… Но что такое дорога? Это камень! Камень под ногами! Но чтобы получить хороший камень — нужно его сперва добыть! А кругом черный мор! И, э-э, так сказать, смута! Прежде была смута, а потом уже черный мор… И камня толкового не достать, не подвезти! А деньги все до последней кроны, что на мощение дорог Норатора из казны отпущены — лежат на счету в банке Баккарала, сами удостоверьтесь! Хоть завтра приезжайте в Норатор, в банк ступайте — вам счета и деньги покажут!

Угу, знакомая песня. Деньги будут положены задним числом, документы подделаны… И, поскольку отчетность тут заполняется от руки и не вносится в компьютерные реестры, подделать любую банковскую бумажку не составляет труда.

Он был насквозь фальшив, этот бургомистр.

Он нес в себе самое гнусное и циничное зло, какое только могло существовать в Санкструме. Власть ради денег, ради собственно власти. И ради этой власти он мог пойти на что угодно, предать всех и каждого, дать и тут же нарушить любые клятвы, обрядиться в одежду ярого, фанатичного патриота и без счета казнить предателей отчизны, а предателями делать всех, кто мешает его власти, мешает усердно работать над собственным обогащением.

Я почувствовал, что кувшин моего гуманизма скоро покажет дно. Пиявки, подобные Таленку, должны быть со временем уничтожены.

Он продолжал говорить, расписывать себя как великого радетеля за благо Норатора, перечислял все, что сделал для города, и закончил на пафосной истерической ноте:

— И все ради любви к прекрасной родине моей!

Я улыбнулся сухо:

— Бросьте, Таленк, скучно. Прекратите играть в дурака.

Он осекся. Глаза блеснули. Он промолчал, ждал, что я скажу.

А я сказал следующее:

— Я не собираюсь сильно ужимать ваши угодья.

Он увел взгляд в сторону — на какой-то миг, и когда посмотрел мне в глаза, лицо его было жестким и собранным:

— А чего же вы хотите, господин архканцлер?

— О, я планирую обеспечить консенсусный механизм законного трансфера власти… Хм, ладно. Я намерен проследить, чтобы новый император пришел к власти законным образом. Дальше — хочу наладить жизнь в Санкструме, наладить так, как я ее понимаю. Я хочу возродить страну. И для этого тяжелого и почетного труда мне потребуются помощники, знающие толк в разумном управлении не только городом, но и государством вообще. Помощники мудрые, которых я — по делам их! — смогу поднять на недосягаемые высоты.

Он понял намек, качнул бобровой шапкой. Сейчас он полагал, что я не вру, хотя я врал, потому что приближать к себе такого упыря как Таленк, а тем более возвышать его было бы чистым самоубийством. Но — я стремился усыпить его бдительность на время, чтобы он, ни дай бог, не подумал, что со временем я планирую его устранить.

Таленк потер лицо кончиками пальцев, обернулся к захлопнутой двери. Сказал тихо:

— Я ведь знаю, что вы имперсонатор… То есть особа, выдающая себя за Торнхелла… И вы знаете. Не представляю, как вам удалось противостоять магии Ревинзера… Мне, признаться, странно слышать, что вы хотите наладить жизнь в этой гнилой развалюхе… Тут кругом вор на воре, Степь под боком, двое принцев-кретинов — наследников Растара… Смуты страшные… Дэйрдрины в Китране… Вы, крейн… Вы уверены, что справитесь?

— Для этого меня призвали.

— А если вы не справитесь?

— Значит, такова моя судьба. Но я справлюсь.

Он понял, что я не шучу и спросил, осторожно подбирая слова, зондируя меня на предмет фанатизма:

— Однако на этом пути… существует опасность превратиться в такого… хм, святого… который идет к цели… забыв о собственном благе…

То есть не пристегивает к себе крупные денежные каналы, просто потому, что не хочет превратиться в такого же упыря, как ты, и знает, что идея побеждает любые деньги, просто потому что за идеей — большая правда.

Я улыбнулся и, понизив тон — ну просто заговорщик! — сказал:

— О собственном благе забывать не следует никогда. Зачем же забывать о собственном благе? Это несусветная чушь, забывать о собственном благе! Нет, Таленк, мы с вами не святые. Мы — люди дела. Вы понимаете?

Он кивнул, но взгляд, брошенный искоса, показал — не верит. Все-таки числит меня пока что по разряду святых, а значит — идейных, опасных противников. Не удалось его переубедить, хотя сомнения в его душе я посеял.

— Вы можете спокойно заниматься своими делами, Таленк, — сказал я веско. — Но за малейшие препятствия в работе моей газеты… и любых моих дел — вам не поздоровиться. Вы можете спокойно заниматься своими делами, однако у меня есть два условия. Первое: вы немедленно, сегодня же вечером, снимите все противочумные карантины и распространите слухи, что молитвы архканцлера уничтожили черный мор. А на городских кордонах вновь будут дежурить Алые Бришера. Это — второе условие. Продовольствие в город должно поставляться невозбранно.

Он на миг отвернулся, скрыл, видимо, удивленную, досадливую гримасу: если продовольствие будет поставляться невозбранно, он потеряет свои доходы с контрабанды, которой занимаются рыбаки Счастливого.

Обернулся ко мне и сказал:

— А разве черный мор…

— Поверьте, его больше не будет.

— Совсем?

— Совсем. Я его уничтожил… своими молитвами. Так и скажите всем, кому надо.

Он помолчал, что-то обдумывая. Чуял подвох, и одновременно понимал, что насчет черного мора я не лгу. Кажется, о том, что черный мор распространяют Умеренные, все-таки не знал. Сказал тихо:

— Я сниму только те заставы, на которых городская стража. Заставы Умеренных мне не снять.

— О заставах Умеренных я позабочусь сам.

— Алых отстранил от дежурств у ворот Норатора Коронный совет.

— Это не страшно, я сегодня же верну их своим указом. Продовольствие в столицу должно доставляться невозбранно.

— Я понимаю, ваше сиятельство.

— Анира Най — ваша креатура?

При упоминании этого имени в глазах Таленка на миг сверкнула молния. Он проговорил быстро, четко, и откровенно: