Он ослабил металлический узел, когда я почти отключилась от удушья. Пот лил с его лба, ткань брюк натянулась в промежности, он был возбужден так сильно, что трясся. Я лежала на ледяном кафеле. Потолок казался таким низким, будто готов был обрушиться и раздавить меня окончательно. Красные капли застыли на пластике душевой кабинки. Всюду валялось стекло: вдребезги разбилась какая-то бутылка. Дерек включил воду, чтоб смыть кровь с моего лица и груди. Струи врезались в мою кожу, как жала.

– Не забудь открыть, когда привезут еду, – пробормотала я в полуотключке. – Не пропусти звонок.

– Жаль, что мысли о еде до сих пор занимают тебя больше, чем мысли обо мне, – ответил Дерек.

Он заставил меня сесть и расстегнул ширинку. Тьма разлилась перед глазами. Его руки легли на мой затылок. Я ждала звонка в дверь, воя сирены за окном, но их все не было и не было. Шум воды и хриплое дыхание Дерека поглотили все звуки извне, что могли проникнуть в это место. Место, где я погибну.

Я опустила глаза и внезапно увидела, что у Дерека нет обуви на ногах. Да и ног тоже нет. Вместо них из штанин выглядывали щупальца осьминога. Черные, блестящие и гладкие, как смола. Толстые, мясистые присоски сочились голубоватой жидкостью, которая растекалась по полу. Он больше не был человеком. Он был смертельной тварью, насквозь пропитанной ядом. Его пот, кровь, слюна, сперма – все вызывало интоксикацию, паралич, остановку сердца.

Я моргнула, и видение исчезло. Моргнула снова – и щупальца вновь были тут, повсюду: торчали из штанин его брюк, шарили по моему затылку, вываливались из расстегнутой ширинки. Содержимое моего желудка подступило к горлу, и меня стошнило, сильно, фонтаном. Дерека это не смутило. А, может, даже завело еще больше. Он рывком поднял меня на ноги, прижал к стене, навалился, и его щупальца принялись срывать с меня последнюю одежду, терзать мое тело, заливать ядом все, к чему прикасались.

Я сглупила, когда побоялась умереть.

Теперь я хочу умереть.

Я устала есть пригоршнями этот яд, уж лучше смерть, спать в земле на траурном бархате, стать травой и ничего не чувствовать…

Дверь распахнулась так резко, что из нее вылетело стекло. Кто-то стоял в полумраке на пороге. Потом он шагнул вперед, в полосу света, и я увидела его глаза – голубые, как газовый огонь, обрамленные темными ресницами. Над правой бровью было тонкое серебряное кольцо, а левую рассекал надвое тонкий шрам: казалось, что бровь перечеркнута невидимым штрихом.

Чудовищно долгую секунду я смотрела на Митчелла, а Митчелл смотрел на меня. Я заставлю себя забыть многие вещи, но не смогу стереть из памяти этот момент: я, он и чудовище между нами. Секунда, растянувшаяся на века. Время, застывшее в камень.

А потом снова наступил хаос: звенело стекло и грохотали двери, падали зеркала и брызгала кровь. Кто-то плакал: то ли я, то ли кто-то другой. Щупальца выпустили меня, я упала на пол, но не почувствовала боли. И через мгновение все стало тихо: меня словно завернули в бархатный вакуум, в тишину. Пульс замедлился. Страх смерти отступил, и безумная, животная боязнь за Митчелла – тоже. Он справится с Дереком. Никаких сомнений. Даже если у того будет оружие в кармане или ярость утроит его силу – Митчелл победит.

Когда Дерек спросил, что я хочу на ужин, я сказала: острые крылья. Три порции. А значит, полицию Митчелл вызвал тоже.

* * *

Я открыла глаза. Надо мной навис потолок ванной комнаты. Все той же. Кто-то перевязывал мне голову и вытирал салфеткой лицо. Чьи-то руки в голубых перчатках мелькали перед глазами. Откуда-то доносился голос Девлин, разбавленный всхлипами.

– Все в порядке, – сказала незнакомка в желто-оранжевом жилете. Фельдшер.

Я моргнула и внезапно сквозь застилающий глаза туман разглядела Митчелла. Его лицо плыло надо мной в серебристом тумане. Я присмотрелась и увидела в его глазах то, чего не видела никогда прежде: слезы.

Полгода спустя

– Гороскоп на октябрь! Рыбы наконец нырнут в свой океан любви и счастья. Черная полоса закончится, а белая будет такой долгой, что ее со спокойной совестью можно назвать новой эпохой. Горести отступят. Боль уйдет в историю, станет просто воспоминанием. Рыбы, это ваш шанс перевернуть страницу. Метеорология обещает заморозки, зато астрология – жаркие ночи! Вероятен выигрыш в лотерею или весточка от старого друга. Так что, Рыбы, купите лотерейный билет и проверяйте почтовый ящик!

Девлин откладывает свежий номер «Зумера» и подмигивает. Я не могу сдержать смех.

– Признайся, ты просто придумываешь то, что люди хотят услышать, – закатываю глаза я.

– Ну нет, я провожу сложные вычисления. Выигрышные лотерейные номера не подскажу, извини, а вот жаркие ночи я видела в расчетах своими глазами! – хохочет Девлин.

Я отвожу взгляд. Чувствую капли пота, проступающие вдоль позвоночника. Жаркие ночи – о, это добро ждет меня разве что в следующей жизни.

Девлин открывает еще одну бутылку сидра и протягивает мне. Я пью, подставляя лицо солнцу. Мы только что закончили украшать гостиную родительского дома к вечеринке: годовщина у родителей.

– Как ты вообще? – спрашивает Девлин.

Мы сблизились после той ночи. Она чуть не погибла тоже. Дерек так сильно приложил ее головой об дверной косяк, что она до сих пор восстанавливается. Мучается от сильнейшей головной боли, сидит на таблетках…

Я простила ее за то, что она устроила мне встречу с ним. Смогла понять, что она тоже была жертвой, которую запугали, использовали, заставили потерять связь с реальностью. Дерек убедил ее, что хочет просто поговорить со мной, и она боялась отказать ему.

– Более-менее, – отвечаю я.

– Вы с Митчеллом все еще не вместе?

Девлин часто упоминает Митчелла. Буквально каждый раз, когда мы видимся. Историю о том, что Митчелл сделал с Дереком той ночью, я слышала уже раз сто, но каждый раз снова слушаю с удовольствием.

«Митчелл просто уничтожал его голыми руками, как машина, пока не приехала полиция… Моя мама квартиру потом три дня мыла. Дерека оттуда уносили, представь! Увезла скорая без сознания… Мама нашла его зуб за унитазом, и я повесила его на нитку как напоминание о том, что вселенная не слепа! Что у нее есть глаза – во-о-от такие, которыми она все видит!»

Я обожаю эту историю. И ненавижу. Каждый раз, когда Девлин рассказывает ее, мне хочется и смеяться, и пролить все слезы. Я и жалею, что не увидела все своими глазами, и радуюсь, что потеряла сознание так быстро. Но чаще всего я стараюсь просто не думать об этом, потому что в ту ночь Митчелл увидел меня униженную и использованную, грязную и разрушенную, голую в луже крови и рвоты, с ног до головы опутанную щупальцами жуткой твари.

Да, мне уже тысячу раз сказали, что это не моя вина, но меня все равно пожирает стыд, когда я думаю об этом. Страшный стыд. Я вспоминаю взгляд Митчелла, и у меня сжимается нутро, как будто я падаю вниз с высоты.