Мы с ней разговаривали на самые разные темы: чем занимается мой папа, почему я не люблю уроки истории в школе и равнинные лыжи, дружны ли мои родители и не бывает ли мне иногда одиноко, совершенно без причин. За семь лет наших занятий она научила меня говорить и, наверно, даже думать поанглийски, потому что иногда мне снились сны, в которых я говорила на английском языке. Правда, это было очень давно. Я была уверена, и всех всегда убеждала, что училаучила английский и все забыла.

Но стоило мне позаниматься перед отъездом, во мне, будто из какихто потайных закромов, всколыхнулось огромное количество слов, грамматических формул, даже правил. Я, например, помнила, что нельзя употреблять два отрицания в одном предложении, и прекрасно различала времена. Вот тебе и детские бесполезные знания.

Так, может, я еще чтонибудь в себе полезное обнаружу? Мама когдато учила меня печь эклеры и большие яблочные пироги… Вдруг однажды настанет день, и я буду их печь? Хотя моя Ийка – малоежка, к еде относится с удивительным равнодушием. А испечь пирог на целый противень и доедать его самой всю неделю… Лучше съесть бутерброд и прочитать хорошую книжку, я так считаю.

Договорившись с администратором на вечер, я поднялась к себе в номер и первый раз в нем толком осмотрелась. Да, конечно, номер с размахом. Увы, это не доставляло мне никакого счастья. Красиво, конечно, приятно. Приятнее всего, что номер был идеально убран, буквально вылизан до последнего сантиметра. Я поняла, что и белье мне уже поменяли, и полотенца… Наверно, здесь все меняют каждый день. И пылесосят, и протирают зеркала…

Пройдясь по номеру, я насчитала шесть зеркал. Весь номер был оформлен в старинном стиле – с позолотой, тяжелой мебелью, велюровыми золотистыми портьерами и милыми, толстыми ангелочками, несколько выбивающимися из общего торжественного стиля королевской спальни, и почемуто показавшимися мне улыбкой художника, оформлявшего номер. Его маленькой тайной. Кто поймет – тот поймет и улыбнется.

Хитроватые ангелочки смотрели на меня с потолка, со стен ванной, с ковра у кровати и, кажется, говорили: «Не верь. Все неправда. И про рыцарей, и про замки. Давно ничего нет, и никто не знает, как было. Потому что было все вовсе не так, как ты можешь себе представить. Было страшно, мрачно, смрадно. В плохо освещенных коридорах королевского дворца пахло, как в конюшне. Но зачем тебе знать об этом? Представь, что ты… скажем, принцесса. На недельку. Поэтому у тебя вместо обычной раковины – золоченый таз, ванна с медными ручками в виде тюльпанов, а в комнате, чтобы включить свет, надо всего лишь провести рукой, вроде как погладить, шероховатую на вид и абсолютно ровную поверхность стены – там, где светится корона… А ночью, если опять проснешься на чейто непонятный звонок, на потолке тоже будет светиться корона – днем ее совсем не видно, скорей всего, она нарисована какойто специальной краской, видимой только в темноте…»

Я все открывала и открывала секреты своего номера и не уставала удивляться – надо же, ктото ведь сидел и придумывал это. И рассчитывал как раз на такую реакцию: вот я удивлюсь, вот немножко испугаюсь, когда сильно польется вода из большой морды дракона над ванной, или засмеюсь, стоя босиком на мягком плотном ковре и видя, как толстопопый ангелочек с совершенно хулиганистым прищуром целится прямо в меня. А куда можно попасть, целясь с пола в стоящую прямо над тобой скромную, практически незаметную во всей этой роскоши особу?

Правильно соизмеряйте пропорции вещей. Лучше быть молодым майским жуком, чем старой райской птичкой.

Марк Твен

Вечером я поехала на фиесту с Лео. Мы сели в большой желтый автобус, старый, дребезжащий на кочках и рытвинах, и очень вместительный. По дороге я не удержалась и как могла осторожнее спросила его об удивительных мужчинах с бантиками. Ведь понятно, что если я встретила трех странных личностей, их должно быть больше на острове. Мне хотелось знать, туристы или местные жители таким оригинальным образом организовывают свой досуг. Лео или не понял меня, или ничего не знал об этом. По крайней мере, он, нахмурясь, покачал головой и сказал, что слышит о таком в первый раз. Возможно, нехватка лексики и незнание более точных слов не позволили мне описать тех оригиналов понятно, и Лео решил, что бантики у них были на голове.

– Вам нравится наш остров? – Лео заметил мое замешательство и засмеялся: – Похож на огромный камень, вылезший посреди моря, правда? Вся наша растительность – редкие пальмы, кривые деревья, агавы да кактусыопунции. И еще желтые кабачки, которые выращивает жена моего брата.

– Я не настолько разочарована увиденным, – корректно заметила я.

– Но у вас, тем не менее, достаточно удрученный вид. – Молодой человек смотрел на меня доброжелательно и внимательно.

– Я скорее разочарована всей своей предшествующей жизнью, – пришлось сказать мне.

– Так вам представился хороший случай посмотреть на все иными глазами, разве нет? Как еще это можно сделать, если не уехать за тридевять земель и оттуда взглянуть на себя подругому?

– Вы философ, Лео.

Он совершенно серьезно кивнул.

– Я учусь на философском факультете в Риме. Летом всегда работаю. Интереснее всего размышлять о жизни, общаясь с разными людьми. Гостиница – идеальное место для этого. А наш остров… Он прекрасен, не правда ли? – Лео вздохнул. – Я здесь родился и вырос, и когдато не знал, что твоя земля может быть и другой. Наши дети в школе на тему «Моя родина» обычно рисуют каменный остров посреди моря, с тремя деревцами.

– А вы как рисовали?

– А я рисовал великаншу, таскавшую камни для своего дома, чтобы жить там со своим малышом. Правда, жили они на соседнем острове – Гозо, но это же тоже наша страна… Вы слышали, кстати, что вся внутренность Мальты изрыта подземельями, ходами, тоннелями, как старый шкаф – жукомточильщиком? Существует даже легенда, что до сих пор внутри Мальты живут люди, никогда не выходившие на поверхность и остановившиеся в своем развитии в доисторическом прошлом…

– Интересно было бы с ними поговорить… – проговорила я.

– И что бы вы им сказали?

Я покачала головой:

– А что я могу им сказать? Наоборот, я бы послушала их. Спросила бы о чемнибудь, о самом главном. Чтобы понять, что время идет, а самое главное – не меняется. Так же бывает страшно, так же пугает одиночество и старость, точно так же захлестывает любовь и ненависть, невыносимо больно за детей…

– И вы – философ, – улыбнулся Лео и посторонился, чтобы дать дорогу старой женщине, только что дернувшей за веревочку. Это означало, что она намеревается выйти на следующей остановке. Рядом с водителем несколько раз тренькнул большой велосипедный звонок, прикрепленный толстой проволокой, и он махнул назад рукой, давая знак, что слышал и остановится.

– Я – врач. Мне волейневолей приходится размышлять.

– Мне кажется, вы ошибаетесь. Как раз людям вашей профессии не очень свойственны обобщения, поверьте. Думаю, что это ваша личная особенность.