В этот же день на другой стороне пролива Ла-Манш Луи Наполеон написал письмо председателю Учредительного собрания Антуану Сенару, в котором попытался убедить депутатский корпус в своей приверженности республиканскому режиму и отсутствии личных амбиций, направленных на смещение действующей власти. В частности, он писал, что собирался покинуть Лондон, чтобы принять на себя обязанности депутата, но не сделал этого до сих пор, потому что до него доходят беспочвенные слухи о его амбициях. Он не стремился к тому, чтобы быть представителем народа, и еще меньше желал власти, но «если бы люди возложили на меня обязанности, я бы знал, как их исполнять… Мое имя является символом порядка, национальности, славы, и я был бы очень огорчен, увидев, что оно используется для увеличения проблем и противоречий в нашей стране. Чтобы избежать таких несчастий, я предпочел бы остаться в изгнании и готов пойти на все жертвы ради благоденствия Франции»[634].

Однако письмо, после оглашения его в стенах Учредительного собрания, вызвало взрыв возмущения противников бонапартистов. Генерал Кавеньяк заявил, что письмо доказало, что Луи Наполеон представляет опасность для республики, поскольку в тексте не используется слово «республика»[635]. В ответ бонапартисты и социалисты потребовали, чтобы Сенар зачитал благодарственное письмо Луи Наполеона к парижским избирателям, в нем он призвал их «объединиться вокруг алтаря отечества под знаменем Республики»[636].

Кавеньяк и республиканцы начали кричать и требовать не оглашать письмо Луи Наполеона парижанам. Умеренный республиканец Дюпра предложил изъять благодарственное письмо принца, а Фавр, кто за два дня до этого высказывался в пользу Луи Наполеона, заявил, что письмо принца от 14 июня должно быть передано министру юстиции для рассмотрения вопроса о возбуждении уголовного дела.

И вновь Луи Наполеон был спасен отсрочкой, которая была согласована большинством после того, как некоторые депутаты потребовали немедленного голосования.

В то время, когда в Учредительном собрании проходила вышеописанная дискуссия, принц написал еще одно письмо председателю парламента Сенару, в нем он заявил, что ввиду трений, вызванных его избранием, он с сожалением отказывается от своего места[637]. К этому решению его подтолкнули статьи в свежих британских газетах, в которых перепечатывались материалы французских газет о предполагаемом мятеже бонапартистов.

Луи Наполеон и его друзья совершили буквально чудо — менее чем за сутки доставили это письмо в Париж и вручили Сенару еще до открытия заседания Учредительного собрания. Когда председатель зачитал письмо депутатам, в зале поднялся шум негодования, но предпринять каких-либо действий против главы бонапартистской партии было уже невозможно.

Правительственная и депутатская шумиха вокруг Луи Наполеона в конечном итоге имела обратный эффект. Неурядицы и проблемы в экономической сфере, ожесточенная внутриполитическая борьба, недовольство крестьян, промышленников и предпринимателей, нагнетание страстей и массовый психоз, связанные с новостями о возможных вооруженных выступлениях, делали повседневную жизнь рядового обывателя весьма непростой.

Французское общество получило перемены, которые оно много лет требовало, но сейчас возник спрос на стабильность и уверенность в завтрашнем дне. Передел собственности и требования рабочих и бедноты пугали и делали жизнь в стране неуютной. Толпа с оружием в руках под неопределенными лозунгами добивалась красной республики и становилась кошмарным сном для интеллигенции, служащих, чиновников и предпринимателей. Республика, которая ввела налог и всячески ущемляла крестьян, была им тем более не нужна. Церковь вспомнила репрессии, каким подверглась еще в ходе первой революции конца XVIII века, и не желала повторения тех событий. В армии и Национальной гвардии все громче звучали призывы навести порядок и приструнить «бездельников и смутьянов».

На этом фоне и на фоне бесконечно дискутировавших партий, политиков и депутатов Луи Наполеон представлялся реальной здоровой альтернативой, притом еще подвергавшейся несправедливым гонениям. Во французском обществе ширилось протестное голосование против процветавшей анархии, за стабильность и уверенность в завтрашнем дне. Луи Наполеон с его подчеркнуто выверенной позицией по неучастию во внутриполитической «возне» получал все большее одобрение народа и тем самым становился востребованным в стране. Дальнейшие события ускорили развязку.

7 июня 1848 года Учредительное собрание приняло закон против уличных сходок[638]. В соответствии с этим документом, сходка должна была считаться вооруженной, если в толпе оказался хотя бы один человек с оружием в руках и этот человек не был незамедлительно изгнан из ее рядов. Участникам сходок (особенно ночных) грозили строгие кары (тюремное заключение сроком до 10 лет). Однако накал политических страстей был уже чрезвычайно высок. Этот закон не остановил волну сходок и уличных митингов. Радикализация в столице приобретала необратимые черты.

22 июня 1848 года в правительственной газете Le Moniteur было опубликовано распоряжение Исполнительной комиссии (накануне одобренное Учредительным собранием), в котором говорилось, что все холостые рабочие в возрасте от 18 до 25 лет, внесенные в списки национальных мастерских, подлежали зачислению в армию, а остальные должны были либо стать безработными, либо отправиться на мелиоративные земельные работы в болотистую местность Солонь[639].

Ситуация с распоряжением усугублялась с нескольких сторон. Во-первых, ранее в Солонь на земельные работы уже отправились некоторые парижские рабочие, и по возвращении оттуда они рассказали своим товарищам о тяжелых условиях, какие ожидают тех, кто там собирается работать. Во-вторых, в рабочих кварталах моментально распространилось известие о разговоре между членом Исполнительной комиссии Мари и рабочей делегацией во главе с публицистом и одновременно лейтенантом национальных мастерских Луи Пюжолем, которые пришли в Исполнительную комиссию для выяснения ситуации. В ответ на требования рабочей делегации о соблюдении обязательств, принятых 24 февраля, и об отмене правительственного решения о роспуске национальных мастерских Мари в грубой форме ответил, что если рабочие не хотят уехать в провинцию сами, то правительство вышлет их из Парижа силой[640].