Я расплакалась. Джхалкари обняла меня. Я разрыдалась у нее на груди.

– Зачем ты это делаешь?

– Чтобы рани смогла продолжать борьбу в Калпи. А ты можешь придумать что-нибудь лучше?

Если начистоту, я не знала, чем могу помочь в создавшейся ситуации, поэтому я отстранилась от Джхалкари и старалась не смотреть на нее.

Арджун сел верхом на своего коня, я – на Шера. Потом мы все вместе поскакали к Бхандирским воротам. Мое сердце было переполнено болью. У ворот нас остановили охранявшие их вражеские солдаты.

– Мы из Орчхи, – на бунделкхандском диалекте заявил генерал Сингх.

Англичанин смотрел прямо на рани, но видел перед собой уставшего солдата, а не женщину.

– Проезжайте!

Мы выехали из Джханси настолько быстро, насколько было в наших силах.

Оглянувшись, я увидела, что весь город охвачен пламенем.

Мы не успели отъехать далеко, когда до авангарда нашего отряда донеслись крики, что за нами увязалась погоня. Мы остановились на краю крестьянского поля.

– Нам нужно разделиться, – решительным тоном заявил Арджун. – Мы слишком медленно двигаемся. Вы вместе с дургаваси и моими стражами скачите вперед. Так вы быстрее доберетесь до Калпи.

– Солдаты знают, что она в одежде воина. Надо переодеться, чтобы сойти за крестьянок, – предложила я.

Издалека долетал звук ружейной пальбы. Арджуна мои слова не убедили.

– В «Одиссее» Гомера Одиссей вернулся домой после двадцатилетнего отсутствия и не был уверен, кому может доверять. Тогда он успешно притворился, переодевшись, бродягой, и никто его не узнал, – настаивала я.

Рани приказала Мандар и Прийале купить одежду у крестьянина, которому принадлежало поле. Когда они вернулись, я и рани пошли в маленькую хижину. Мы молча сняли с себя нашу одежду и переоделись. Теперь рани вряд ли можно было отличить от крестьянки. Прежде чем сесть на лошадей, она пожала мне руку.

– Спасибо.

Она не уточнила, за что благодарит меня, и я сжала ее руку, надеясь, что госпожа знает, насколько она мне дорога.

– Поскакали.

У развилки дорог Арджун и я свернули к Барва-Сагару, а рани вместе со своими приближенными поскакала на север к Калпи.

Путь в Барва-Сагар занял восемь часов. Мы останавливались лишь для того, чтобы напоить лошадей и дать им отдых. По большей части деревни, через которые мы проезжали, казались вполне мирными. Женщин в них забрали для британских борделей, а урожай отняли в уплату налогов.

Рассвело. Деревню окрасил розоватый солнечный свет. Никто не вышел нам навстречу. Мы не увидели мальчиков, выпасавших буйволов на полях. Все окна были закрыты ставнями. Не считают же они нас частью британской армии?

Когда мы подъехали к дому моего отца, то увидели, что растения во внутреннем дворике засохли, а над кухней не клубился дым.

– Пита-джи! – крикнула я.

Никто не ответил.

Мы спешились и вошли в дом. Там было темно. Я прошлась по комнатам. Воспоминания нахлынули на меня. Я вспомнила, как сестра, свернувшись клубочком, лежала возле меня на чарпае. А вот деревянный сундук, в котором я хранила любимые вещицы, к примеру, вырезанного из чурбачка медведя. Было ясно, что в доме никто уже не жил некоторое время.

– Возможно, они бежали? – предположил Арджун.

Маловероятно. Бежали? Куда? С кем?

Я поспешила обратно через внутренний дворик. Пока другие стражи остались ждать, Арджун последовал за мной к дому Шиваджи. Я услышала низкие, приглушенные голоса, не громче журчания струйки воды, раздающиеся изнутри дома.

– Шиваджи! – постучав в дверь, позвала я. – Шиваджи!

Дверь приоткрыл Ишан.

– Отца нет.

Лицо мужчины было изнуренным. В дверном проеме появились его братья.

– Сита! – произнес старший брат.

Я вспомнила, что однажды мы встречались. Тогда он был с Шиваджи. Его, кажется, звали Депаном.

– Проходите в кухню, – приглашая нас в дом, молвил Депан. – Что вам известно?

– Отец прислал письмо, написал, что Ануджу забрали, – ответила я дрогнувшим голосом. – Он просил помощи и денег. Вот мы и приехали.

– С благословения рани, – прибавил Арджун.

– То было в феврале, – сказал Депан и потупился, уставившись на свои колени. – Сита…

– Говорите! – повысив голос, вскрикнула я.

– Ваш отец погиб. Приехал местный кутваль и заявил, что ему приказано найти самых красивых женщин в Барва-Сагаре. Кто-то рассказал ему об Анудже. Когда они ее увидели, то сразу же забрали. У них были ружья. Все случилось очень быстро. Когда ее увели, ваш отец попросил Шиваджи помочь ему.

У меня перехватило дыхание. Я просто не могла ни вдохнуть, ни выдохнуть.

– Они хотели ее выкупить, Сита, но, когда пришли к чакле[113], британцы даже не стали слушать их. Чуть позже ваш отец и Шиваджи вернулись туда с большим числом мужчин, – рассказывал Депан. – Ваш отец умер сразу же, а мой протянул еще три дня.

Я дрожала всем телом. Папа… Мой папа мертв.

– Мы можем отвести вас к чакле, Сита, но они все равно ее не отпустят.

– А что стало с Авани и дади-джи? – тихо спросила я.

– Жена вашего отца совершила сати, – сообщил Депан. – Никто не смог ее остановить.

Я закрыла лицо руками. Авани просто не представляла себе жизнь, в которой она будет дважды вдовой. Боялась ли она, что никто не будет о ней заботиться? Просила ли она кого-нибудь написать мне письмо, на которое не получила ответа?

– Ваша бабушка заболела и умерла через месяц.

Отчаяние, горячее и жгучее, словно огонь, жгло все мое тело. Когда я приехала в Джханси, Джхалкари предупредила меня, чтобы я не передавала письма через Гопала, но мне хотелось сэкономить деньги. Моя скаредность слишком дорого обошлась мне…

Если бы кто-то сказал, что мое вступление в дурга-дал будет стоить мне семьи, я бы ни за что на это не пошла. Какая бы судьба меня ни ждала, я бы не рискнула жизнями отца, Ануджи и Авани. Лучше уж храм Аннапурны.

– Мы вернем мою сестру, – пообещала я.

Но Депан смотрел мимо меня.

– Сита, ее увели четыре месяца назад.

Я знала, что он хочет сказать: Ишан ее больше не примет.

– Это правда? – повернувшись к нему, спросила я.