– Он ведет себя как ребенок, – удивленно произнес набоб.

Празднование затянулось еще на девять дней.

А затем, двенадцатого июня, незадолго до полуночи, в дверь рани громко постучали. Посланец сообщил, что генерал Роуз находится в Амине, едва ли не на расстоянии дневного перехода на юг от Гвалиора.

Рани протянула Каши кошель из голубого бархата, точно такой же, какой она дала Арджуну.

– Я хочу, чтобы завтра утром ты увезла Ананда подальше отсюда, – твердо произнесла она.

Каши с напряженным видом слушала рани, которая рассказывала ей, куда ехать и что делать, если их обнаружат. Затем госпожа повернулась ко мне и взяла мои руки в свои. Я была потрясена этим жестом, но все же отметила про себя, что руки у нее были очень холодными.

– Я вас не покину, – сразу заявила я.

– Знаю. Ты такая же упрямая и глупая, как и мужчина, желающий взять тебя в жены… Если со мной что-то случится на поле боя, Сита, я не хочу, чтобы ты оставалась в Гвалиоре.

– Пожалуйста, не говорите так, – прошептала я.

– Мы все когда-то умрем. Некоторым посчастливится умереть за правое дело.

– И то верно, – тихо произнесла Мандар. – Они захватывают Индию… княжество за княжеством…

Внизу распространилась весть о британском наступлении. Если не считать нескольких пьяных компаний, все остальные смолкли.

– Сита, обещай, что уедешь отсюда с Арджуном, если он останется в живых, – сказала рани. – Если же нет, спасайся сама. Я не смогу подготовиться к предстоящему сражению, если ты не пообещаешь.

Я пообещала. Она и Мандар переглянулись. Они, кажется, заключили между собой молчаливый договор. Я вспомнила о Джхалкари. Сердце в груди сжалось от боли.

– Надеюсь, ты достигнешь Сварги, – чуть слышно произнесла я.

Семнадцатого июня дозорные увидели вдали приближающуюся армию генерала Роуза. Мы поскакали к расположенному неподалеку Котах-ки-Сегай. Там в распоряжении рани было пятьдесят восемь орудий. Если бы Тантия Топи держал фронт у Кампу, Гуль Мохаммед взял Котах, а набоб Банды – Катигхати, британцы оказались бы в полном окружении.

Я не буду описывать кровопролитие и жестокость битвы. Мне хочется забыть все это. Я не верю, что способна на то, что было совершено мною в этот страшный день. Ибо все, чему я была свидетельницей в Джханси, не подготовило меня к ужасам Гвалиора. Мы сражались долгие часы в изнуряющей жаре. К заходу солнца некоторые участки земли настолько пропитались кровью, что копыта наших лошадей поскальзывались на ней.

В самое жаркое время дня течение битвы начало изменяться не в нашу пользу. Канониры генерала Роуза победили наших канониров, а британские солдаты захватили наши орудия. Когда наши собственные пушки начали бить по нам, наступил полнейший хаос. Наши воины бросились наутек, стараясь перебраться через реку Сонерекху, а оттуда устремились к Морару, но их оказалось настолько много, что они представляли для британских солдат легкую мишень.

– Стойте! – завопил Арджун, но лошади Мандар и рани уже плыли посередине реки.

Даже сейчас я не могу смириться с тем, что произошло после. Прежде чем лошадь Мандар достигла противоположного берега, пуля вонзилась ей в грудь. Я натянула лук, и стрела нашла того, кто в нее стрелял. Но когда я к ней добралась, грязные воды Сонерекхи уже подхватили тело мертвой Мандар. Рани выбралась из воды на противоположном берегу реки, и я увидела, как британский солдат занес зажатую в руке саблю, чтобы нанести госпоже смертельную рану. Мне никогда не забыть этот миг, растянувшийся в вечность. Я думала об оружии, которым я могла бы спасти ее и которого не существует на свете. Я думала о Ханумане[117], нашем крылатом боге, который мог бы, подлетев, подхватить ее на руки. Я думала о возможности повернуть время вспять, чтобы рани вообще не пыталась переплыть реку. Моя душевная боль так никуда и не делась. Этот фатальный удар лезвием по шее зарубил не только ее – он погубил наш образ жизни. За один миг рани Джханси, живая и здоровая, превратилась в воспоминание. Одно мгновение отделило жизнь от смерти.

Рани схватилась за шею. Прежде чем британский солдат успел ударить ее во второй раз, Арджун пустил стрелу точно ему в сердце.

Несмотря на хаос бегства, мы очень быстро оказались возле нее. На несколько секунд она приоткрыла глаза. Затем рани соскользнула с седла в руки Арджуна. Я показала на дом, стоявший вдалеке. Он закинул ее тело на свою лошадь. Ко времени, когда мы доскакали до дома, ее лицо побледнело.

– У нее сильное кровотечение, – сказала я.

Мы положили рани на растрескавшуюся от жары землю, затем сняли с нее доспехи, желая осмотреть рану.

– Глубокая, – молвил Арджун.

– Рани!

Я рыдала, глядя на ее недвижное тело. В золотом свете заката она казалась спящей.

– Рани! – продолжала повторять я. – Рани!

Я приникла головой к ее коленям, но рани уже присоединилась к отцу и сыну.

1919 год

Мои руки дрожат. Я отложила в сторону дневник. То, что минул шестьдесят один год, вдруг перестало иметь значение. Я до сих пор ощущаю во рту привкус пыли, поднявшейся над полем битвы. Я слышу крики людей и ржание лошадей. Иногда я могу по несколько раз перечитывать эти строки, словно надеюсь, что повторение каким-то чудом поможет излечить нанесенную мне травму. Шри Рама был одним из тех, кто советовал мне спрятать подальше мои дневники. Он говорил, что я уподобляю себя дереву, вросшему корнями в трагедию. Каждый раз, перечитывая свои записи, я лью воду на корни, позволяя им врастать все глубже и питать меня своей болью. «Пересади свои корни в свежую почву», – посоветовал он. Я послушалась его и заперла свои слова. Они пребывали в таком состоянии до тех пор, пока я не встретилась с вами, мисс Пеннивелл. Вы первая их прочтете.

Когда война закончилась, британский флаг развевался над каждой крепостью в стране. Шри Рама, тоже выживший в этой войне, поженил меня и Арджуна в Бомбее, куда он перебрался. Поскольку мы участвовали в восстании, оставаться жить недалеко от Джханси было бы слишком рискованно, и мы тоже решили перебраться в этот шумный город. В первое время жизнь в Бомбее каждый день напоминала нам о том, чего мы лишились. Княжества Джханси больше нет. Теперь мы часть империи. Мы попросили мою сестру и ее сына жить у нас, но Ануджа отказалась. Она считала, что я в ответе за ту судьбу, которая ее постигла. Она думала, что я хранила верность не семье, а рани, подарившей мне драгоценности и возможность выйти замуж. Мы предложили ей купить дом неподалеку от того места, где жили сами. Его окна выходили на Аравийское море. Мы пообещали устроить все так, чтобы она жила, ни в чем не нуждаясь, своей вдовьей жизнью. Ануджа согласилась.