Разумеется, что для украинцев возникали весьма выгодные возможности для расправы с русинами и захвата их имущества. Речь шла не только о прессе. Национально ориентированным и верным Габсбургам элементам было чем поживиться. Так, например, товарищество «Просвита» в 1909 г. имело в Галиции около 28 тыс. членов, 2164 читальни, 194 хора, 170 любительских трупп и прочее. Но более всего местные власти раздражала православная церковь, в ее преследовании они не сдерживали себя практически ничем (необходимо учесть, что до 77 % местных чиновников были поляками)18. Впрочем, в вопросе преследования православия собственной территорией австрийцы не ограничивались. При вторжении на русскую территорию, в Подолию, они проводили массовые аресты православных священников, уводили их в качестве заложников, громили монастыри и церкви (по данным архиепископа Варшавского Николая, таким образом в его епархии пострадало 20 церквей, погромы сопровождались глумлением над предметами церковной службы)19.

Но самые массовые репрессии были направлены Веной против компатриотов. Уже 11 августа во львовских газетах был опубликован первый смертный приговор: в этот день во дворе городской тюрьмы по обвинению в передаче сведений русским войскам были повешены три крестьянина. Затем последовали другие массовые казни, причем обвинения не отличались разнообразием: за встречу с хлебом-солью русских войск, за ожидание их прихода, за симпатии к России и прочее20. По воспоминаниям переживших эти события, это был «подлинный, живой погром» всех тех, кто называл себя в Галиции русскими. Значительная часть арестованных была выслана в концентрационные лагеря Терезин и Телергоф, где они систематически подвергались пыткам, издевательствам и истреблению21.

В конце августа 1914 г. только в Телергофе были собраны 2300 человек, а в конце ноября число заключенных достигло приблизительно 7 тыс., включая детей младше 10 лет. Людей привозили в товарных вагонах по 80-100 человек в каждом, в длительной дороге их почти не кормили и не выдавали воды. Заключенные сотнями погибали от побоев, болезней, дурного питания22. Самую активную роль в этих мерзких преследованиях сыграли активисты польских и украинских националистических организаций23. Ситуация в городах, особенно во Львове, была более сложной. Достаточно сказать, что в начале войны здесь польскими и украинскими националистическими организациями были проведены массовые демонстрации в поддержку правительства24.

Именно из этих кругов рекрутировались доносчики на москвофилов и их палачи. Особенно активными были мазепинцы, получившие возможность уничтожить своих оппонентов физически и выжечь сознание родственной близости с русским народом из русинов. «Жажда славянской крови, – вспоминал один из узников Телергофа и Терезина, – запоморочила помыслы военных и мирских подданных Габсбургской монархии. Наши братья, вырекшиеся Руси, стали не только ее прислужниками, но и подлейшими доносчиками и палачами родного народа»25. С попустительства властей над арестованными по подозрению в симпатиях к России при конвоировании по улицам города открыто глумились и издевались, подвергали побоям и разного рода мучениям26.

Следует отметить, что перед войной Восточная и Западная Галиции стали центрами польского сокольского движения, в рамках которого местная молодежь проходила усиленную военную и частично диверсионную подготовку. Центрами сокольских организаций стали Краковский, Тарновский, Ряшевский, Перемышльский, Львовский, Станиславовский и Тарнопольский округа, численность организаций достигала 40 тыс. человек27. Кроме «соколов», к 1914 г. действовавших в Галиции 48 лет, существовали еще стрелковые союзы, стрелковые дружины, военный союз, военный союз имени Костюшко – все это были польские организации28. В городах и местечках преобладал польский и еврейский элемент, весьма значительным было и влияние националистов. Кроме того, сочувствовавшие России элементы с началом войны были запуганы террором австрийских властей, арестовавших перед эвакуацией до 8 тыс. человек, подозреваемых в москвофильстве. Магистрат и полиция Львова контролировались поляками, в большинстве своем враждебно настроенными к России29.

Кроме польских в Галиции существовали и две схожие по типу организации украинских националистов, так называемых мазепинцев – «Русский Сокол» и «Сечь». Всего данные организации к лету 1914 г. объединяли 2383 филиала и около 135 тыс. членов30. Это была хорошо организованная сила, в негативном отношении которой к России сомневаться не приходилось. Ее существование и допускалось австрийскими властями именно с целью противостояния русскому влиянию в мирное время и русской армии в военное. Входящую в Галицию русскую армию весьма сочуственно встречали в селах, а в городах иногда пытались обстреливать, правда, без особого успеха31. В целом пропаганда националистов успеха не имела. В тылу русской армии было абсолютно безопасно в самых мазепинских местах, посещавший их М. М. Пришвин отмечал, что «почти нигде не было войск, даже разъездов, патрулей, и везде было так, будто едешь по родной земле, способной нести крест татарского и всякого ига»32. В родных местах чувствовали себя и офицеры, отмечая прекрасное отношение к армии местного населения33.

С польскими общественными и религиозными деятелями во главе с президентом Львова Г А. Бобринский встретился на следующий день после русинов, 10 (23) сентября 1914 г. Они заявили о своей лояльности новой власти, прибавив при этом, что благодаря их усилиям Львов, «старинный славянский и польский город», был оставлен австрийцами без боя. Ответ русского генерал-губернатора не оставлял сомнений относительно того, какой будет его политика. Он отметил, что Восточная Галиция «искони коренная часть единой Руси великой. В этих землях коренное население всегда было русское, и устройство их должно быть основано на русских началах. Я буду здесь вводить русский язык, закон и строй»34. Генерал предупредил, что поляки являются коренным населением Западной Галиции и обещания великого князя Николая Николаевича относительно будущего Польши будут выполняться там после завоевания этих территорий35.

Именно польским делегациям Г. А. Бобринский заявил и о том, что в случае необходимости не остановится перед репрессиями. Впрочем, это предупреждение было обращено ко всему населению Восточной Галиции: «Пользуясь настоящим, первым нашим свиданием, считаю нужным определенно установить и предупредить через вас всех жителей Львова, все население Галиции, что за малейшую попытку тайным или явным образом противодействовать правительственным мероприятиям я буду карать по всей строгости военного времени и полевого суда, невзирая ни на положения, ни на сословия и не останавливаясь ни перед какими-либо посторонними соображениями. Население бедной Галиции сильно пострадало от войны. Дай Бог, чтобы нашими общими силами нам удалось быстро его умиротворить и дать ему то благосостояние, на которое вправе рассчитывать все верноподданные русского Царя»36. Последняя проблема действительно была самой сложной.

Военный режим в непосредственном тылу воюющей на чужой территории армии никогда не отличался мягкостью. Свою роль сыграли невиданные до этого масштаб военных действий и их ожесточенность. Война есть война, и избежать полностью инцидентов во время военных действий не удается ни одной армии. Отношение к ним русских военных властей было однозначным: за мародерство следовало жестокое наказание, вплоть до расстрела37. Тем не менее были целые соединения, появление которых создавало массу проблем. Прекрасная кавалерийская часть – Туземная (или так называемая Дикая) дивизия, состоявшая из добровольцев, набранных на Кавказе, части территории Закавказья и Средней Азии, перейдя границы Российской империи, сразу же отметилась рядом грабежей и изнасилований38. Ее рядовые бойцы – всадники были добровольцами, которые получали за службу довольно приличную плату – 30 рублей в месяц, а за каждый Георгиевский крест полагалась прибавка в три рубля39. Среди добровольцев были амнистированные императором при вступлении на службу абреки и кровники: например, в Ингушском полку состояла целая сотня таких всадников40.