12 (25) августа штаб главковерха сообщал: «На восточно-прусском фронте германские войска в полном отступлении за реку Ангерап. Переправа через эту реку у Даркнена в наших руках. К западу от Мазурских озер 9 августа наши войска заняли города Иоганнисбург, Ортельсбург и Вилленберг. По сведениям, 10 августа наши войска заняли город Сольдау, жители которого бежали. Нейденбург очищен германскими войсками и подожжен ими. Значительные силы неприятеля, занимавшие этот район, отходят в северном направлении. Отступление противника продолжается на всем фронте»561. Сообщение Ставки за следующий день гласило: «На Восточно-Прусском театре германская армия отступала от Гумбинена форсированными переходами, причем часть ее собирается к крепости Кёнигсберг. Заблаговременно подготовленная и укрепленная позиция на реке Ангерап брошена противником без боя. Дороги за рекой Ангерап усеяны патронами, бризантными гранатами и мешками, брошенными германскими войсками для ускорения отступления»562.

15 (28) августа «Русские ведомости» заявили о том, что под Гумбиненом были разбиты 3–4 корпуса противника и в ближайшее время следует ожидать занятия всей Восточной Пруссии: «События на Восточно-Прусском театре войны развертываются с очень большой быстротой, и главную задачу наших войск в этом районе можно считать уже выполненной»563. В тот же день «Утро России» писало о том, что падение этой германской провинции «составляет вопрос лишь нескольких дней»564. Со своей стороны, Ставка сообщила о взятии после тяжелых и упорных боев 15 (28) августа Сольдау, Алленштейна и Бишофсбурга565. Общественность откликнулась на это обсуждением характера будущих действий русской армии против Кёнигсберга: эксперты сходились на том, что крепость не будет подвергнута осаде и штурму ввиду солидности ее укреплений, и предвидели блокаду восточнопрусской твердыни566. 16 (29) августа штаб главковерха вновь известил страну о хороших новостях: «В боях в Восточной Пруссии принимают участие гарнизоны крепостей Торна и Грауденца с многочисленной тяжелой артиллерией. Наше наступление на этом фронте продолжается»567.

Естественно, уровень ожиданий дальнейших успехов после таких новостей был весьма высок. Но уже 19 августа (1 сентября) Ставка издала официальное сообщение о поражении в Восточной Пруссии: «Вследствие накопившихся подкреплений, стянутых со всего фронта благодаря широко развитой сети железных дорог, превосходные силы германцев обрушились на наши силы, около двух корпусов, подвергшихся самому сильному обстрелу тяжелой артиллерии, от которой мы понесли большие потери. По имеющимся сведениям, войска дрались геройски. Генералы Самсонов, Мартос, Пестич и некоторые чины штаба погибли. Для парирования этого прискорбного события принимаются с полной энергией и настойчивостью все необходимые меры. Верховный главнокомандующий продолжает твердо верить, что Бог поможет их успешно выполнить»568. Об окружении ничего не говорилось, крупные потери объяснялись калибром и дальнобойностью артиллерии противника569.

Из сообщения Ставки даже нельзя было сделать вывод, где произошли эти события. В русской прессе возникли предположения, что она имело место в юго-западной части Восточной Пруссии, куда легче было подвезти по железным дорогам крепостную артиллерию. Ясно было одно – произошло нечто серьезное570. Эта новость, естественно, произвела весьма тяжелое впечатление на фронте571, впрочем, и в тылу было не лучше. «Обстановка боя, во время которого произошла катастрофа, повлекшая за собой смерть генералов Самсонова, Мартоса и Пестича, – сообщало «Утро России», – до сих пор остается невыясненной, хотя вся Россия жаждет знать подробности. За отсутствием последних обычно родятся всевозможные слухи, не имеющие решительно никакой цены. Из осведомленных кругов передают, что, несмотря на понесенные потери, наше положение в Восточной Пруссии продолжает оставаться прочным. Два корпуса, подвергшиеся обстрелу тяжелыми орудиями германцев (по-видимому, взятыми из крепостей Торна и Грауденца), пострадали только от артиллерийского боя, который происходил на дальнем (не менее 7 верст) расстоянии»572.

Та же газета позже убеждала своих читателей: наши войска отошли из-под Сольдау в полном порядке, а это свидетельствовало о том, что противник не решился преследовать их вне пределов досягаемости своей крепостной артиллерии573. Очевидно было, что после побед и обещаний дальнейших успехов произошло нечто непредвиденное, и это не могло не беспокоить людей. В интервью, данном 19 августа (1 сентября) «Утру России», М. В. Родзянко пытался успокоить общественность: «Меня лично почти более, чем неудача, огорчает та нервозность, которую проявляет общество при таких известиях. Не следует преувеличивать тяжесть событий. Мы имеем дело с сильным врагом… Нет ничего хуже, если в действующую армию проникнут известия, что оставшиеся дома слишком волнуются и падают духом при неудаче. Важны не неудачи; важен конечный итог войны»574. Доверие к Ставке со стороны органов печати оставалось пока демонстративно единодушным.

«Кто не боится сказать правду, как бы горька она ни была, – тот силен, – заявили «Биржевые ведомости». – Лгут слабые! И то обстоятельство, что наш полководец не скрыл неудачи, не пожелал, как это делают немцы, утаить ее, имеет огромное нравственное значение. Пусть немцы поддерживают дух своего народа ложью о взятии Петрограда, о победах не существующих! Мы сильны – и не боимся поэтому правды, какова бы она ни была»575. В целом, сомнений в том, каким будет этот итог, в тылу пока не было. «Событие, о котором сообщает штаб, – гласила передовица «Речи», – не может существенно отразиться на наших операциях в Восточной Пруссии, оно не может ослабить нашей армии, и оно не должно поэтому морально угнетать сражающуюся армию и нас, наблюдающих за ходом операции. В каждой войне потери неизбежны»576. «Как ни прискорбна эта неудача, – сообщало военное обозрение «Русских ведомостей», – она все-таки является лишь отдельным фактом, который сам по себе не может изменить общего положения дел в Восточной Пруссии»577. Этим настроениям и способствовал успех Юго-Западного фронта. По словам В. Ф. Джунковского, взятие Львова и Галича действительно смягчили удручающее впечатление от самсоновской катастрофы: «Эти две блестяще одержанные победы заставили немного забыть Сольдау»578.

Николай Николаевич уже 20 августа (2 сентября) телеграфировал Николаю II о главном достижении Юго-Западного фронта: «Счастлив порадовать Ваше Величество победой, одержанной армией генерала Рузского под Львовом. После семидневного непрерывного боя австрийцы отступают в полном беспорядке, местами бегут, бросая легкие и тяжелые орудия, артиллерийские парки и обозы. Неприятель понес громадные потери, и взято много пленных. До этого же решительного боя армией генерала Рузского взято за семь дней сорок четыре орудия, множество ручного оружия, большое число пулеметов»579. Этот успех имел большое значение для положения на «домашнем фронте». Особенно бурно после этого была воспринята общественным мнением новость о взятии административного центра Восточной Галиции. Львов и Галич пали в один день – 21 августа (3 сентября) 1914 г., при этом войска захватили значительное количество трофеев580.

Победа была очевидной. Львов с его довоенным населением в 206 тыс. человек был пятым по величине городом Австро-Венгрии (после Вены – 2030 тыс., Будапешта – 881 тыс., Триеста – 229 тыс., Праги – 224 тыс.)581. «Таких городов, как Львов, – сообщали «Русские ведомости», – не отдают без крайней необходимости, их защищают до последней возможности. Взятие Львова русскими войсками является не менее ярким показателем величины одержанной в Галиции победы, чем сообщения о числе захваченных нашими армиями орудий и других трофеев. Это трофей очень крупный. Это – большая победа»582. Император был в восторге. В печати распространялись фантастические сведения о движении к городу под «беспрестанным огнем», о «свинцовом дожде», который становился тем сильнее, чем ближе подходила армия ко Львову, о двухдневном непрерывном бое на его фортах и даже о боях в городе, рукопашных и с использованием артиллерии.