Но спросить не удалось. Едва их подвели к остальным, как немцы словно с цепи сорвались – принялись суетиться, ругаться, отпускать болезненные тычки дулами карабинов и автоматов.

Никто из пленных не мог понять, чего они хотят. В итоге все просто сбились в еще более плотную кучу, как стадо перепуганных овец. Немцы пришли в ярость, так как добивались как раз обратного. Выдергивая по одному человеку из этой слипшейся массы, они стали делить пленных на две группы. Затем расставили первую группу вдоль кромки поля. По человеку на каждые полтора метра. Слева от Фролова поставили Лушкевича, справа Кучника. Где был Райзберг и Гуревич, он не видел. Возможно, во второй шеренге, которую поставили через пару десятков метров за первой. Затем немцы ощерились дулами, а солдат, который поймал их на берегу реки, принялся кричать на своей привычной смеси:

– Vse! Idti vorwärts! Idti! Pole! Delat’ einen Weg dlja unsere infanterija i panzеr! Vse! Idti! Ili schiessen! Vse streljat’! Idti! Schnell! Khoroshi paren'!

Стоявшие у кромки поля стали испуганно озираться и переглядываться. «Расстреливают, что ли?» – спросил кто-то. Фролов посмотрел на Лушкевича, потом на Кучника, но те почему-то смотрели вперед. У Кучника на смуглом от пота и грязи лбу уродливой морщиной вдруг выступила вена. В ту же секунду за спиной застрекотала автоматная очередь, и Фролов, оглушенный стрельбой, зажмурился и инстинктивно вжал голову в плечи. Затем осторожно глянул по сторонам – все, вроде, целы. Но никто не двигался. Он почувствовал, как в спину между лопатками впилось дуло и невольно прогнулся.

– Vorwärts! – заорал кто-то над ухом. – Vorwärts!

Фролов, морщась от болезненного тычка в спину, сделал первый шаг. Затем второй. Он заметил краем глаза, что и остальные пошли.

– Поле! – закричал вдруг Кучник. – Поле минное!!!

Фролов почувствовал, как по спине вдруг пробежала какая-то волна – то ли холодная, то ли горячая.

– Под ноги смотри! – продолжал орать Кучник, уже не глядя на Фролова, а глядя только перед собой. – Под ноги!

Фролов вздрогнул и замер. Опустил взгляд – под ногами был чернозем. Рассмотреть в нем что-либо было задачей почти невозможной. Резиновые сапоги казались слишком большими, слишком тяжелыми, слишком неуклюжими.

Немцы продолжали орать. Над головой снова раздалось ТРА-ТА-ТА-ТА! Фролов съежился от оглушительного треска, но продолжил движение. Мир вдруг сжался до небольшого квадрата под ногами. И время стало тикать жилкой на виске. Все, что было до этого, улетело в далекое прошлое. Даже их поездка в кузове немецкого грузовика показалась вдруг далеким воспоминанием из какого-то беззаботного детства. Фролов никак не ожидал, что смерть может быть такой ожидаемой и внезапной одновременно. Секунда – и тебя нет. Высохшая после сплава по реке рубашка стала мокрой, и Фролов ощутил щекотку ползущих по спине струек пота. В горле пересохло. Ему на мгновение показалось, что вся вода, которая была в его теле, вдруг вытекла через поры на спине. Он остановился и поднял глаза – до леса было не просто далеко, а недосягаемо далеко. Глянул назад – бог мой, он не прошел и пятнадцати шагов. Тут же, как по команде, раздались привычные крики и застрекотали автоматы. Патронов немцы не жалели. Фролов перевел дыхание, сглотнул вязкую слюну и продолжил движение. Похоже, путешествие по реке Стикс набирало обороты. Только теперь оно временно приняло очертания поля. Все мысли о конечности пути, равнодушном принятии смерти отступили перед желанием жить. В голове застучала мысль – что он должен пообещать небесам, чтобы они оставили его в живых. Измениться? Полюбить? Подарить себя искусству? Посвятить себя Богу? Борьбе с немцами? Каждое из обещаний казалось мелким и мелочным по сравнению с жизнью. С его жизнью. Такой уникальной и неповторимой.

Вот оно!

Фролов увидел торчащий из земли маленький металлический кружок и осторожно переступил через него. И не успел понять, что произошло. Его вдруг накрыло взрывной волной и швырнуло на землю. Оглушенный он лежал, уткнувшись лицом в сухой чернозем.

«Это моя взорвалась? А почему я тогда жив? Или уже покалечен, но сам этого не чувствую?»

Он открыл глаза и попробовал ощутить свое тело. Ничего не болело, не ныло. Он завертел головой. Кто-то стоял на ногах, как Кучник, но некоторые лежали на земле и кто из них был убит, понять было невозможно. Фролов приподнялся на локтях и увидел небольшую воронку – через пару людей от шедшего слева Лушкевича. Сквозь пелену глухоты до него донеслись крики немцев и стрекотание автоматных очередей. Он мотнул головой и, с трудом подтянув сапоги, встал на ноги. Встали и все остальные. Кроме одного. А кого? В их шеренге, вроде, все были на месте. Значит, позади. А кто? Гуревич. Или, может, Райзберг?

Фролов осторожно повернул голову и неожиданно увидел сгорбленную фигурку Ефима – тот был цел. Значит, не его.

– Под ноги! Под ноги смотри! – донесся до него крик Кучника. Видимо, тот тоже слегка оглох и теперь орал, словно пытался перекричать собственную глухоту.

– Да смотрю! – заорал Фролов в ответ и от этого крика почему-то стало легче. Как будто он сам себе доказал, что жив.

– Там перед лесом кустарник! – продолжал орать Кучник. – Как до него доберешься, рви из последних сил напролом.

– Добраться бы сначала!

– Доберешься! У меня чутье!

– Так там наверняка немцы уже ждут!

– Все может быть! Только хуже-то уже не будет! Все равно всех перестреляют! На кой мы им сдались?! А так – может, пронесет!

Фролов попытался сосредоточиться на своих ногах – теперь все зависело от них. Они как будто отделились от него и шли своим ходом. Но ему нужно было их контролировать. Что, если они вдруг ослушаются его? Ему никогда не приходила в голову мысль, что какая-то часть тела может ни с того ни с сего ослушаться мозга. А если? Его вдруг накрыло какое-то странное дежавю. Эта странная сомнамбулическая походка. Этот осторожный шаг. Этот вопрос жизни и смерти. Где-то это было… Но где? И он вдруг вспомнил – в детстве! Когда он нес драгоценное пирожное. Смешно. Ведь по сути от пирожного ничего не зависело, а сейчас в его руках ничего нет, а смерть рядом…

Очередной взрыв оглушил его и швырнул оземь. Только сейчас он понял, что в первый раз он упал не от взрывной волны, а от страха. А вот теперь самая настоящая волна. Значит, где-то рядом. Он замотал головой, стряхивая с волос чернозем.

– Кого?! – заорал он Кучнику, не поднимаясь.

– Военного какого-то! – прокричал тот в ответ.

Фролов повернул голову и увидел, что Лушкевич лежит не шевелясь.

– Что там?! – крикнул Кучник.

Фролов попытался рассмотреть Степана, но тот лежал ногами к Фролову и понять что-то было сложно.

– Степан! – заорал Фролов, как будто пытался криком разбудить спящего. – Степан!

– Да не ори! – осадил его Кучник. – Не видишь, что ли?!

Фролов привстал и с каким-то странным хладнокровием отметил, что у Лушкевича не было половины черепа.