— Справимся, — кивнул я. — А почему без отработки?

— Да ты понимаешь, Дима, какое дело… Такой он мерзкий тип, что хотелось поскорее от него избавиться. Знаешь, сколько он на тебя доносов написал? Каждую неделю служебные записки строчил! — Тихий продемонстрировал мне стопку листов, исписанных аккуратным почерком Минусинского.

— И что он там, интересно, писал?

— Да всякую ерунду, — поморщился Тихий. — Тебе это знать не обязательно. Достаточно того, что я тебя знаю уже шесть лет, и знаю, кто ты и что можешь, а чего не можешь. Этот мерзавец, похоже, на твое место метил, а как понял, что не выходит, решил свалить по-тихому.

Разубеждать главного врача я не стал.

Все мне твердили, что Минусинский — подлец, а я твердил как заведенный: «Хороший хирург, отличный специалист!» А то, что профессионал может оказаться мерзавцем, мне и в голову не пришло.

Хочу рассказать вам о тех необычных проявлениях любви, которые видел сам.

Во-первых, конечно, доктор Минусинский — и такого подонка можно полюбить. Медсестра Лидочка, что называется, была без ума от Вольдемарыча.

Муж ее года два назад отбыл искать лучшей доли, забыв сообщить свой новый адрес. Об алиментах он тоже позабыл. Родители Лидочки жили далеко, а здесь оставалась бабушкина квартира, которую было жаль продавать. Так и жила она, в большой квартире, но без мужчины. Как только очередной ухажер узнавал, что очаровательная женщина воспитывает двух прекрасных детей, то исчезал в утренней дымке, забыв проститься.

Но Петя Минусинский вошел в дом Лидочки не только как любовник, но и как хозяин. И Лидочка впервые за два года почувствовала себя защищенной.

Второе увольнение за год серьезно ударило по психике Вольдемарыча. Он сказал главному врачу, что переходит к военным, но на деле не стал утруждать себя поисками новой работы.

Утешался Петя алкоголем. Не знаю, на какие деньги он пил — то ли больным вернул не все, что взял, то ли пропивал расчет и новогоднюю премию, но факт оставался фактом. Вольдемарыч запил.

Новогодние праздники, как всегда, были горячим временем. Да, нас теперь было больше, работать стало легче, но я все равно не терял бдительности.

Как-то ночью, закончив операцию у пациента с острой кишечной непроходимостью, я задержался на посту, выписывая назначения. Дежурная медсестра Лидочка села рядом и, тяжело вздохнув, сказала:

— Дмитрий Андреевич, я понимаю, что сейчас не время, уже два часа ночи, вы устали, но мне очень нужно с вами поговорить. А вы все время на операциях.

— Ну, Лидочка, нынче праздники, урожай, ты ж не первый год у нас, сама знаешь.

— Я понимаю, поэтому можно мне с вами сейчас поговорить?

— О Минусинском?

— Да! Я знаю, что он подлец, но я его люблю и не могу видеть, как он страдает!

— О, Петя еще и страдать способен? Тала-ант, — усмехнулся я.

— Вы не знаете его! Он не совсем плохой человек. Знаете, как его мои дети полюбили!

— Лида, хватит лирики, — оборвал я медсестру. — Насмотрелся я на твоего Минусинского. Чего ты хочешь?

— Возьмите его обратно, пожалуйста!

— Нет.

— Ну, пожалуйста! Он же без работы совсем сопьется! Вчера его возле магазина люди подобрали, пьяный лежал, чуть не замерз!

— Лида, не дави на жалость. Доктор Минусинский подлец, каких свет не видывал! Ты знаешь, чем он занимался?

— Знаю, он мне рассказал, что он деньги у больных вымогал и вас подставлял, говорил, будто вы его заставляете.

— А он говорил, у кого он вымогал? У пенсионеров, живущих на крохотную пенсию. У колхозников, которые по пять лет зарплаты не видят. У таких, как ты, матерей-одиночек! Последняя ограбленная им — сельская училка, которая одна тащит семью; муж у нее инвалид и дочка, которую надо кормить, учить и одевать. А твой хороший Минусинский вытянул у нее годовую зарплату! Это он тебе рассказал?

— Нет, — вздохнула Лида и заплакала.

Улыбаясь, на пост медсестер облокотился Иван:

— Ой, а кто это у нас Лидочку обидел? Уж не заведующий ли?

— Нет, я просто так плачу.

— Ну-ка колитесь, что у вас тут произошло? Не люблю, когда такие хорошенькие девушки расстраиваются. Говори, вдруг помогу чем?

— Не поможете, — вздохнула Лида. — Только Дмитрий Андреевич сможет.

— А, понятно, — нахмурился Рябов. — Опять за Упыря просишь?

— А уже просила? — насторожился я.

— Да, на прошлой неделе, меня, чтобы я с тобой поговорил насчет Петьки. А я отказал. Слушай, Дима, может, и правда возьмешь его назад? — неожиданно предложил анестезиолог. — Смотри, как Лидочка убивается.

— Дмитрий Андреевич, миленький, — медсестра вытерла глаза носовым платком. — Пожалуйста, возьмите Петю обратно!

— Ну вы вообще! — Я развел руками. — Как вы себе это представляете? То он увольняется, то снова устраивается — у нас тут детский сад или все-таки больница?

— Лехко! — оживился Иван. — Он же не по статье уволился, а по собственному! Ты подойди к главному, поговори, скажи, что у того с вояками не вышло, назад к нам хочет, и убеди взять.

И вы будете смеяться, но я поддался на их уговоры.

— Ладно. Лида, скажи своему милому, чтобы после праздников заглянул ко мне, только трезвый. И если сам попросит — замолвлю словечко перед начальством. Но только на поликлинику; в стационар не возьму! И только с испытательным сроком.

— Спасибо, Дмитрий Андреевич! Спасибо, Иван Григорьевич! — обрадовалась Лидочка. — Все передам, после праздников будет как штык!

— А мне за что спасибо? — удивился Рябов.

— За то, что помогли заведующего убедить!

— Смотри, Лида! Ты вот за него хлопочешь, а как думаешь, случись что, он не сбежит от тебя?

— А и не знаю, и знать не хочу: сейчас-то он мой! — выпалила девушка.

После старого Нового года в отделении появился Минусинский. Теребя в руках шапку, он попросил простить его и принять на работу.

— Петя, хоть ты, конечно, и гад, но Лидочку жалко, любит тебя стервеца. Вот ради нее и берем! Пойдешь на прием, вместо Ветрова, а Юру я перемещаю на отделение, будет старшим ординатором. Я с главным врачом разговаривал, он тебя возьмет, но с двумя условиями.

— С какими? — с дрожью в голосе спросил Минусинский.

— Первое: испытательный срок — полгода. Если хоть одно замечание будет, то увольняем без всякого объяснения. И второе, если ты, поганец, хоть копейку с кого возьмешь, то все, пеняй на себя! Ясно!

— Да, ясно!

— И еще одно условие, уже мое. Если ты, Петя, хоть один донос на меня главному настрочишь, то в тот же день отсюда вылетишь! Усек?