— А что ж вы не желаете хотя бы поздороваться, Ирина Генриховна? — неожиданно подал голос Саломатин. — Разве я вам причинил столько зла, что вы…

— Я обещала передать мужу ваши слова, а смотреть на вас — не обещала, — жестко ответила Ирина и повернулась, чтобы идти.

— Минуту, Ирина Генриховна, — будто проснулся Грязнов и крикнул: — Понятых пригласите, пожалуйста. Сейчас вы повторите ваши слова в их присутствии, распишетесь — и свободны. В том смысле, что вам покажут подвал, где, возможно, вы что-то узнаете.

Обе процедуры не заняли и пяти минут, после чего Турецкий вывел жену на улицу, отдал ключи от своей машины и попросил, чтобы она была внимательна на дороге. А он, когда вернется в Москву, тут же позвонит. Поцеловал ее в висок и, захлопнув дверцу, махнул бойцам рукой, чтоб они выпустили машину.

— У вас умная жена, господин Турецкий, — сказал Саломатин, когда Александр Борисович вернулся в гостиную.

— Я знаю, — кивнул он. — Вячеслав Иванович, комната в подвале именно та, она узнала точно. Пыточный, как говорили в старину, подвал. Даже стул вспомнила, на котором сидела, царапины на спинке… Сволочь ты, Митяй, однако, — с презрением посмотрел он на хозяина. Но тот на имя Митяй никак не отреагировал, словно речь шла не о нем. — Вот, — достал уже из своей папки лист протокола Турецкий и протянул Грязнову, — Сафиев на допросе опознал, о чем и собственноручно написал, вот подпись, число — и тут, и тут. А здесь, — он хлопнул по своей папке, — признательные показания их обоих — Сафиева и Мутенкова — относительно заказчика. А еще…

Он не успел договорить, потому что его перебил вкрадчивый голос Саломатина:

— Вы уже наслышаны, Александр Борисович, об одной печальной новости?

— Что вы имеете в виду? — равнодушным тоном спросил Турецкий, чувствуя, как у него сжало сердце.

— Я не хотел этого говорить в присутствии вашей супруги, может быть, ей это показалось бы не слишком приятным известием…

Турецкий с Грязновым переглянулись, но продолжали напряженно молчать, глядя на Саломатина.

— Видите ли… когда в характере иного человека начинает преобладать склонность к спонтанным, а не взвешенным поступкам, каприз, а не спокойная уверенность, случаются совершенно неожиданные вещи. Ну в первую очередь, особенно если человек еще и за рулем, притупляется внимание, замедляется реакция…

И снова почти незаметно переглянулись Турецкий с Грязновым.

— … а там ведь недалеко и до беды. Вот и получается иной раз, что ты планируешь для себя приятную встречу с твоим… условно говоря, недоброжелателем, который вполне мог бы изменить свою позицию по отношению к тебе… если бы внимательно выслушал и понял… Но люди, как обычно, не успевают, откладывая на потом, когда уже поздно… Особенно если еще вмешивается его величество случай! Видит Бог, я тоже глубоко сожалею и скорблю, тем более что Эмма Леонидовна была женой моего друга… Ну, как, к примеру Ирина Генриховна Вячеславу Ивановичу Грязнову. Жена друга, как и Цезаря, вне подозрений.

Турецкий понял, что не сможет произнести ни слова, таким раскаленным обручем перехватило горло. Выручил Вячеслав, хотя и задал не самый умный вопрос:

— Не понял, кого вы тут отпеваете?

— Сегодня утром, возвращаясь из Москвы, Эмма Леонидовна Фрадкина не справилась с управлением и на Рублево-Успенском шоссе, пойдя на обгон в запрещенном месте, угодила под «КамаЗ». Может быть, тормоза неожиданно отказали… может быть, другая причина… Не знаю, а вы, едучи сюда, разве ничего не заметили? Странно…

Турецкий заметил сразу за железнодорожным переездом сброшенную за обочину груду покореженного металла, которую дорожные службы, видимо, просто не успели вывезти на свалку — в самом деле, не оставлять же следы аварии рядом с правительственной трассой! Но не имел привычки останавливаться по поводу каждого ДТП. Тем более что Ирина сидела рядом. А для начинающего водителя это неподходящее зрелище…

— Хоронить, сказали мне, будут в закрытом гробу… там ведь просто ужас какой-то… ах люди, люди!.. — Проследив за слишком затянувшейся паузой, Саломатин вдруг бодрым голосом продолжил: — Надеюсь, уж это лыко вы не собираетесь поставить мне в строку?

— Я выйду покурю, — сказал Турецкий Грязнову.

— Можете и здесь, — со спокойной иронией разрешил хозяин. — Вы же привыкли везде чувствовать себя как дома, верно?

— Мне противно ваше присутствие, — в том же тоне ответил Турецкий. — И вообще, благодарите… кого там, черта? Бог же к вам не имеет отношения, что не я веду расследование… — и, отвернувшись, пошел к выходу.

— Какой горячий человек! — кинул ему вслед Саломатин. — Так я могу наконец пригласить сюда своего адвоката?

— Не-а, — брезгливо ответил Грязнов, — вот предъявим вам обвинение по всем пунктам, тогда извольте. А теперь собирайтесь, поедем к нам. Могу вас уверить, что получить дополнительное удовольствие от присутствия на похоронах жены своего друга, да? — вам не удастся…

— Ну это, как говорят, бабка надвое сказала, — с заметным самодовольством заметил Саломатин, не двигаясь, однако, с места. — Вы ж, вероятно, еще и допросить меня желаете, не так?

— Угадали, но не здесь.

— А почему же?

— А потому, что мы отправимся в следственный изолятор на Петровку. Ночью, как вам должно быть отлично известно, мы допросов не проводим, и поэтому, если не успеем сегодня, значит, начнем завтра с утра. А пока переночуете в камере. Думаю, вам пора уже привыкать потихоньку.

— А что, если вы сильно ошибаетесь, генерал? — с откровенным сарказмом спросил неунывающий хозяин.

И Грязнов рассмеялся, заставив его насторожиться.

— Вот вы хоть и крупным паханом себя мните, господин Саломатин, а я вам доложу со знанием дела — зря. Эта ведь таинственность, страх и прочее все до поры до времени, пока ваши руки могут дотянуться до непокорных, непослушных. Но когда вы уже у нас и когда вас со всех сторон начинают закладывать, поверьте мне, страх проходит. И тут ведь как снежная лавина, только камень толкни! Я почти уверен, что и Михаил Михайлович Фрадкин, когда ему вдруг доложат, да еще в присутствии достаточно влиятельных посторонних, что вы сотворили с его женой, просто вынужден будет отреагировать соответствующим образом, вы понимаете?

— Я был уверен, что вы и это постараетесь на меня повесить… Ну да, если нет иных аргументов…

— А разве Михаилу Михайловичу, который вот тут, на вашей даче, изображал, с вашей же помощью, свое похищение, в котором он, кстати, как и его телохранитель Костя, хорошо отдохнувший на Канарах, признались Эмилии Леонидовне, а она рассказала следователю — под протокол, — разве ему после этого вы будете сильно нужны? Не стройте иллюзий. Ему же и без того принадлежит контрольный пакет «Краснолесья». Ну прибавит маленько и ваших акций. Вы нерасчетливый игрок, Дмитрий Сергеевич. А взялись играть с профессионалами, надеясь на свою, придуманную вами же, эрудицию… Вот ведь ситуация получается! Либо дело по вашим миллионам, которое вы с таким неимоверным трудом и взятками постарались прекратить, возобновлять в производстве ввиду вновь открывшихся обстоятельств, а это ж каких людей и какого уровня ставить в весьма неприглядное положение, либо, что проще, вам заткнуть пасть, а потом все свалить на ваши козни. Хотите знать, как бы лично я поступил? Ну правильно, не хотите — и не надо.