– Алудо Тодуа. Тот ловко запрыгнул на помост позади футляра и запел знаменитую арию. Из левого рукава его костюма обильно полилась пена для бритья. Он намазал ею голову стоящего рядом Стычкина, чем обозначил, что он и есть парикмахер Фигаро.

Роман выразительно посмотрел на часы. Спектакль, едва начавшись, начинал его удручать. Его жена, как он назвал Окко-н, не шелохнулась. Уходить ей совсем не хотелось. Вновь выручил «коверный». Он заговорил. На нем оказался пластиковый мешок для мусора с дыркой, из которой торчал его лысый череп с остатками пены. Стычкин выразительно смотрел на «сталинскую» ложу и рассказывал историю Фигаро. Оказывается, он поэт, но по политическим соображениям стал бродячим цирюльником. Во времена гонений писать поэту не о чем.

– Вот по кайлу бы вам в руки и лет на восемь бункера строить. – Роман подался вперед, опершись грудью о перила ложи.

– Рома, ты совсем охренел. – Окко-н закрыла ладонями лицо и залилась смехом. Не выдержал и Андрей.

– Ромашка, это же клоуны! Чего так переживаешь?

Абрамович ничего не ответил. Лишь задвигал желваками в районе висков и сжал кулаки. Артисты же играли словно для него – тайного обитателя «сталинской» ложи. Но публика в зале реагировала плохо. Уже с пятого ряда было непонятно, что происходит на сцене. Над народом явно издевались. Словно в подтверждение, на сцену выбежали первые женщины в костюмах уборщиц. Сначала вытерли от остатков пены для бритья пол сцены. Затем лысину Стычкина, и она заблестела, как новая. Лишь нос продолжал гореть алым угольком. Уборщицы громко запели на безукоризненном итальянском.

Напряжение нарастало. На сцену вбежал граф Альмавива. По сценарию он должен домогаться руки прекрасной Розины, которой пока и не пахнет. Граф распевается, но Стычкину взбрело в голову, что Альмавиве нужно переодеться. Он убеждает его в этом и отправляет в ящик с тремя дырками, откуда тот поет свою арию. Его лицо появляется поочередно во всех дырках, под которыми нарисованы костюмы.

– По пьесе, он скрывается от злодея, доктора Бартоло. Тот на его Розину тоже глаз положил. Ее денег хочет, – пояснила Окко-н. Спектакль ее захватил, поскольку она знала его содержание.

– Всем денег хочется. Посмотрим, глаз ли он на нее положил? – вновь проговорил Роман хмуро. Было видно, что он готов терпеть до конца, поскольку его женщине постановка нравилась.

Графу тем временем все больше нравилось петь из ящика. Костюмы под дырками, где появлялось его лицо, менялись от космического скафандра до огромного яйца с дырками для ног. На сцену выбежали новые герои. Самый прикольный – негодяй доктор Бартоло в белых кроссовках и красных носках. Розина, единственная носительница классики, – в простом женском платье темно-салатного цвета. Она горестно поет, словно муха в сетях злого паука, а «паук» Бартоло бегает по сцене то с плавательной трубкой, то с рогаткой, отгоняя любовников от потенциальной жены. Из ящика выскакивает Фигаро и оказывается за пианино на велосипедных колесиках. Наступает момент, когда не только зрители, но и сами актеры перестают понимать, что происходит.

– Вот пидорасы, – Роман откинулся на спинку кресла, – для кого на Тамани готовим плацдарм? Просрут же все!

– Роман, заткнись наконец. – Окко-н схватила мужа за мочку уха и резко дернула вниз. – Хочешь вернуться в Анадырь по этапу?

– Пойдем отсюда на хрен! – Роман вопросительно посмотрел на жену, но она не ответила. С любопытством смотрела на сцену.

В лучах прожекторов остался «коверный» и «муха-цекотуха» Розина. Оба в трениках и кроссовках. Клоун успокаивает красавицу – она все равно выйдет замуж за графа. Мученица в знак благодарности целует Стычкина в губы. Он мгновенно возбуждается, нежно гладит футляр от контрабаса, ложится на него и елозит туда-сюда. Акт любви сопровождается проникновенной игрой Башмета на альте. Он стоит в стороне и грустно смотрит на мучения лысого «коверного». Любовь Стычкина серьезна и трагична: футляр контрабаса напоминает женское тело – большая грудь, широкие бедра. Женя кричит: «Помогите мне!» Но помощи нет. Держась за голову, он уезжает верхом на контрабасе за кулисы.

Роман Аркадьевич вскочил с кресла, сунул пальцы в рот и громко засвистел. К счастью, звук потонул в массовом свисте, который бушевал в зале. Занавес закрылся. Первое действие закончилось.

– Рома, я пойду в буфет, – Окко-н поднялась с кресла, одернула юбку и пригладила волосы на висках. – Вы посидите, поговорите.

Она вышла из ложи.

– Роман, ты чего в Сочи делаешь? Где был двадцать пять лет? – Андрей повернулся к бывшему другу, но тот продолжал смотреть в пустеющий зал. Народ повалил в буфет.

– Андрюша, если расскажу, ты станешь носителем государственного секрета, самого секретного. Хотя и ты можешь иметь к нему какое-то отношение. Уж больно много совпадений и случайностей вокруг тебя. Всех сносят, а ты как козырный туз в рукаве. Для чего-то тебя берегут. Втемную. Что касается меня – статья 93 «прим» УК РСФСР.

– «Хищение государственного или общественного имущества в особо крупных размерах. Хищения на сумму от десяти тысяч рублей. От пятнадцати лет до смертной казни с конфискацией имущества».

Андрей помнил содержание статьи, как «Отче наш». Он вжал голову в плечи, представив себе, как Рому прихватили не с «десяткой», а с тринадцатью миллионами рублей, если по советскому курсу 64 копейки за доллар.

– Плюс 88-я УК РСФСР о незаконных валютных операциях. «Котлеты» в двадцать миллионов долларов до меня не находили вообще ни у кого. – Роман отрешенно смотрел в пространство. – Это второй расстрел.

– А шо, про мою «котлету» ты им рассказал? – Разин заерзал на кресле, ощущая невыносимый жар снизу, в районе огромного седалища.

– Естественно.

* * *

В следственном изоляторе КГБ СССР в Лефортове задержанного Абрамовича целый месяц держали в одиночке. Не вызывали на допросы, не давали ни газет, ни книг. Только кормили и выводили раз в день на прогулку. Выгуливали тоже в одиночестве. Когда Романа привели на допрос, следователь в черном костюме и белой сорочке без всяких процессуальных заморочек заявил ему, что прошедший месяц несколько сотрудников считали деньги, изъятые при его задержании. Сумма тянет на тысячу триста расстрелов, не считая «бабочку»- 88-ю УК о валютных операциях. Это еще столько же. Но самое печальное, что он услышал, – суда не будет. Деньги возвращены хозяевам, и они не собираются светить их ни на следствии, ни в суде. Его кончат «при попытке к бегству».

Роман зажмурился и начал раскачиваться на стуле, словно хасид, пытаясь вспомнить хоть одну молитву. Следователь молчал, давая ему осознать всю бесконечность падения, на которое он обрек себя сам. Верить в скорую смерть ужасно не хотелось. Он