— Но если вы нас убьете, будет еще больший скандал. Америка не терпит посягательства на жизнь своих граждан, где бы оно ни случилось. Мы предупреждаем…

— Вы не можете никого ни о чем предупреждать. Потому что вы погибли. В бою с русским десантом. О чем мы информировали ваше командование с представлением обломков вертолета и нескольких тел погибших. Вас нет. И по поводу вас никто не будет скандалить.

— Fuck!

— Я рекомендую вам бороться хотя бы за легкую смерть. Потому что бороться за жизнь вам уже поздно. Вы ее проиграли. Официально вы уже умерли. Нам осталось только убить вас. Нам не осталось ничего другого, как убить вас. Вы сами поставили себя вне закона. В первую очередь вне закона нашей страны. И всех международных, в том числе заключенных между вашей страной и нашей страной, соглашений. Послушайтесь доброго совета. Боритесь за легкую смерть! Поверьте, это очень немало. Вы плохо знаете нравы Востока. Если вы выберете нечто другое, вам будет плохо. Вам будет гораздо хуже, чем было до того. Подумайте над моими словами.

— Что он сказал? — обеспокоенно спросили русские.

— Он сказал, что и вы и мы погибли в бою. Уже погибли…

— Так… Понятно…

Вьетнамский чин показал на головы. Солдаты раскрыли мешок.

— Итак, вы идете дальше?

— Я — нет! Я никуда не пойду! — решительно заявил Пивоваров. — Лично я никуда. Я останусь здесь.

И Пивоваров сел, вынужденно увлекая за собой американца.

— Вы никуда не пойдете?

— Я не говорил нет! Я пойду. Я могу, — попытался высказать личное мнение американец.

— Ну ты чего, глухой, что ли? Он глухой, что ли? — пренебрежительно спросил русский пленник.

Вьетнамец подозвал начальника конвоя…

Через десять минут Пивоваров кричал. Не закрывая рта. И не думая, что он при этом очень некрасиво выглядит. Сильнее всего он кричал, когда с его спины срезали полосу кожи и бросили туда горсть древесных термитов.

Через час он шел в общем строю…

Два дня пленных таскали по джунглям. Вначале пешком до машин. Потом на машинах. Потом несколько километров от машин пешком.

— Вы останавливались здесь. В полдень седьмого дня. Несколько человек признались, что вы останавливались здесь в полдень седьмого дня. Почти на четыре часа. Их показания совпали. Зачем вы останавливались?

— Дневали.

— Кто, зачем и на сколько уходил в это время с места стоянки?

— Никто и никуда. Только в охранение. И еще, может быть, по нужде…

— Что такое «нужда»?

— Это то, что вы заставляли нас делать не снимая штанов!

— Нужда — это сходить в туалет?

— Да. Сходить в туалет.

— Где конкретно вы ходили в туалет? Если вы ходили в туалет.

— Разве упомнишь? Мало ли где…

— Встаньте там, где вы находились. Где находился каждый. Пусть каждый вспомнит, где он стоял или сидел и где стояли или сидели другие.

— Но это невозможно!

— Вспомните полдень седьмого дня. Что вы делали? Кто где стоял? Куда и кто отходил? И на сколько отходил?

— Ну ладно, Я сидел здесь. Чуть левее командира. Еще левее Кузнецов…

— Да, я сидел вон там…

— Я там…

— Куда вы отходили?

— Вон туда.

Вьетнамский следователь показывал направление. И несколько десятков солдат, рассыпаясь веером, уходили в указанную сторону. Они шли на расстоянии вытянутой руки друг от друга, осматривая каждую травинку, каждый камешек. И возвращались.

— Это вы называете сходить по большой нужде? — показывал вьетнамец эту самую «нужду», уложенную на большой лист.

— Да! — обалдевали пленники.

— Но там была только одна «нужда». А вы говорили, что отходили трое. Куда в таком случае отходили еще двое?

— Кажется, туда.

— Туда! — показывал новое направление поиска вьетнамский следователь.

Строй начинал новое прочесывание. Только для того, чтобы найти еще две «больших нужды».

И пленники начинали понимать, что все это не игра. Что этот вьетнамец добьется своего. Что он узнает их путь до метра. Даже если ему для этого придется перепахать коленями подчиненных ему солдат все джунгли.

Похоже, он действительно надеялся найти взрывчатку. Или золото…

— Вы не хотите рассказать мне всей правды. Я знаю, что вы здесь ходили не только по нужде. Я это знаю точно. Я имею показания.

Кто и на сколько уходил от лагеря еще?

Кто и на сколько?

Кто?

— Командир. Кажется, еще командир.

— Зачем уходил командир?

— Затем же, зачем и все.

— По нужде?

— По нужде. По крайней мере, он так сказал.

— Где в таком случае его нужда?

— Откуда мы знаем. Мы за ним не подглядывали. Это дело сугубо личное…

— В каком направлении уходил ваш командир?

— Как и все, в том.

— Да, в том.

— В том…

Кивок солдатам. И получасовое ожидание.

— Сейчас для полного комплекта командирское дерьмо на подносе принесут, — тихо сказал кто-то. — Ассенизаторы хреновы!

Но принесли не дерьмо. Совсем не дерьмо!

— Это ваша вещь? Вы узнаете эту вещь?

Мать честная! Это же радиобуй! Радиостанция приведения! Для самолетов. Для наших самолетов. Чтобы они по шифросигналу могли опознать своих и сбросить груз или безопасно совершить посадку. Радиобуй на самый крайний случай. На случай экстренной эвакуации.

Там же шифры опознания!

Вот где его сбросил командир. Чтобы он не достался врагу. А он все равно достался!

Видно, не зря командир не доверял своим бойцам. Не зря никому ничего не сказал, когда ушел в лес по своей секретной нужде.

И все равно промахнулся.

Вот тебе и туалет… Начали с поиска дерьма, а закончили… дерьмом, только уже государственного масштаба. Как говорится, пошли покакать и не заметили, как стали предателями. Ну все у нас не как надо, все через задницу выходит. Даже государственные секреты…

— Теперь мы можем идти дальше, — сказал вьетнамец. — Здесь больше ничего нет. Или есть что-то еще?

Пленники молчали. Хотя им хотелось кричать… Снова пешком до машин. Два часа на машинах.