Полтора часа пешком.

— Узнаете?

— Нет.

— Здесь был бой с одним из наших отрядов. Здесь вы остались втроем. Вы, командир и тот, кого вы называли «носильщик». Тот, кто переносил «груз». Вы узнаете это место?

— Нет. Здесь мы не были.

— Здесь вы были! Вон там вы надломили ветку. Там — зацепили оружием и сковырнули кору дерева. Там сдвинули камень. Мы вынуждены очень внимательно осматривать местность. Куда вы пошли дальше?

— Вы же очень внимательно осматриваете местность…

— Куда вы пошли дальше? Куда свернули? Куда вы свернули после того, как остались втроем? Вспоминайте.

— Не помню.

— Вспоминайте!

— Не помню!

Короткий жест конвойной команде, мигом расчехлившей и приготовившей к работе ножи. С помощью которых можно вырезать очень тонкие полосы кожи и мяса. Из живого тела. И очень ловко обстругивать до толщины карандаша пальцы…

— Но я действительно не помню! Но могу описать маяки.

— Я знаю маяки. Но мне нужен путь. Весь путь.

— Кажется, вправо. Градусов сорок. Там должны быть метки…

— Туда, — показал вьетнамский следователь. Солдаты разбежались в указанном направлении, как свора псов, вынюхивающих логово зверя. И скоро вернулись.

— Да, — кивнули они, — там есть метки.

— Идите! — приказал вьетнамец. Конвой придвинулся к пленникам. Солдаты врубились в джунгли, пробивая тропу.

— Здесь?

— Здесь.

Отряд остановился возле большой грязевой лужи.

— Где конкретно?

— Место я могу найти только сам. Только лично. Больше никто. Снимите колодки и дайте мне лопату.

— Зачем вам лопата?

— Чтобы вырыть «груз».

Хитрец. Он помнил, что под «груз» были уложены настороженные на взрыв гранаты. Он хотел попасть под взрыв. Он хотел погибнуть. Чтобы отмучиться…

— Не надо лопаты. Мы справимся сами.

— Но вы не найдете это место. Только я. Больше никто…

— Найдем. Если здесь хоть что-то есть — найдем. Вьетнамец отдал распоряжение. И солдаты выстроили несколько живых цепочек. И взяли в руки ведра. За четыре часа они вычерпали лужу. До дна. И пустили вперед саперов с миноискателями.

— Здесь! — показали саперы.

И стали снимать грунт. Руками. Слой за слоем. Как раскапывающие особо ценную находку археологи. Сам мешок они не трогали. Только землю.

Граната — показали они.

Еще одна!

«Груз» был свободен.

— Вы, кажется, не солгали, — сказал вьетнамец. — Я доложу об этом своему командованию.

Пленники ничего не ответили. Им было уже все равно…

* * *

В лагерь вернулись к ночи. Пленников выгрузили из машины и погнали ударами прикладов к яме. Они спотыкались и падали. Падали всегда вдвоем.

Пара Кузнецова тоже упала. Вернее, упал американец, а за ним вынужденно его напарник по колодкам. Американец упал очень сильно, даже не успев выставить руки. Он упал лицом об землю и разбил себе в кровь нос и губы.

— Быстрее! — торопил конвой, не обращая внимания на истекающего кровью раненого. — Быстрее.

Конвой спешил к ужину.

«Раззява! На ногах не стоит!» — на мгновение разозлился Кузнецов, почувствовав резкую боль в подвернутых при падении кистях. Но, увидев струйку капающей на землю крови, смягчился. Раззява не раззява, а морду разделал, как бифштекс.

— Сильно порезался? — на ходу спросил он. Американец молча мотнул головой. Наверное, он не мог ответить, потому что его рот был заполнен кровью, которая густо сползала по подбородку и шее.

— Ладно. В яме что-нибудь придумаем… Но к яме пленных не привели. Наверное, яма понадобилась для других целей.

Пленных прогнали до конца лагеря и остановили на утоптанном плацу возле вбитых в землю на расстоянии в пять-шесть метров друг от друга кольев.

— Сесть возле кольев! — приказал, точнее, показал конвой. — Каждый возле своего.

Пары пленников разбежались в стороны. Каждая к своим кольям. И сели на землю. Кузнецову с американцем достались самые последние колья. Сзади них никого не было. Сзади них было пустое пространство, к которому они были развернуты незащищенной спиной. Что очень давило на психику.

Конвоиры прошли вдоль ряда, привычными движениями раскрыли и загнали в колодки ноги пленных и привязали колодки врастяг, от кола к колу. Так что нельзя было сдвинуться ни в ту, ни в другую сторону. После чего сели в стороне возле разведенного костра. Ужинать.

На этот раз ни еды, ни воды пленникам не предложили.

Столь резкая перемена в обращении настораживала.

Что они хотят? Зачем привязали к кольям?

Вьетнамцы ужинали, разговаривали, смеялись, играли в какую-то свою совершенно непонятную игру и снова смеялись. На пленных они внимания почти не обращали…

«Неужели будут снова допрашивать? — думал и боялся про себя капитан, а нынче рядовой колодник Кузнецов. — А ноги пристегнули для устрашения, для напоминания о том, что они здесь ничего не значат, что они в полной власти палачей? Неужели все-таки…»

Рядом закашлялся американец. И сплюнул, точнее, просто вылил изо рта кровь. Точно, он же падал! Он же разбил лицо.

— Алексей! — тихо позвал американец. Ну дает! Даже имя на допросах запомнил.

— Чего тебе?

— Посмотри, Алексей, сюда! — сказал американец и показал на свой рот.

Рта у него практически не было. И верхняя, и нижняя губа были располосованы чуть не до зубов. Из порезов сочилась и сочилась кровь. Подробнее рассмотреть рану в колеблющемся свете костра было невозможно. Но и того, что видно, было вполне достаточно для безрадостного диагноза. Такой шрам — на всю жизнь. Если, конечно, пострадавший до утра доживет…

Надо бы помочь раненому. Остановить кровь, пока он ею не истек. Только как — руки-то связаны!

— Вижу, — сказал Кузнецов. — Но что я могу сделать?

— Нет. Не то. Я не просил помощь. Нет, — замотал головой американец, — смотри!

И он поднял в оскале губы. В зубах у него блеснуло стекло. Здоровенный осколок бутылочного стекла!

Стекло в ране! Застряло! И режет дальше…

Но оно же не в ране… Оно зажато в зубах…

В зубах! Оно крепко зажато в зубах!

Зажато!..

Так вот почему он споткнулся! Вот почему упал! И изрезал лицо. Вот обо что он изрезал лицо! О стекло, которое успел схватить зубами и спрятать в рот!